Представления об эфире, с тех пор, как он появился в науке, радикально менялись (опрокидывались) несколько раз. Эфир наделялся огромнейшим разнообразием противоречивших друг другу в одно и в разное время свойств, «побывал» в состоянии вихреобразного движения и вселенской неподвижности, способен был увлекаться движущимися средами и сопротивляться сжатию, был одновременно в двух качествах (двух эфирах) одного автора, был наделён свойствами тончайшей материи, газа, жидкости и твердого тела, вознесен до элемента таблицы Менделеева и возвращен в небытие. Модификаций эфирных концепций - десятки. Но сегодня физика так и не осознала ни полной роли эфира в природе, ни его глубинных свойств. Комплекс добытых наукой знаний, «наработанных» законов и принципов вывел пока физическую мысль не на материю, которой следовало бы «поручить» исполнение этих законов, а в пустоту. В ХХв физика изучала, в виде ли особой материи или без неё, само пустое пространство. Постепенно совершенно ясную отсутствием чего либо содержательного национальную пустоту, мешавшую разглядеть разнообразие её форм, заменили иностранным вакуумом, и перед взором исследователей открылись материальные контуры мироздания: Мы давно уже отказались от мысли, что это (вакуум) - всего лишь абсолютная, ничего не содержащая пустота. Наоборот, теория и опыт убеждают нас в том, что вакуум - одна из разновидностей материи... Осталось сделать два шага: и эта материя - эфир, и все его разновидности есть разнообразные его свойства, пока не вмещаемые сознанием во плоти одной и той же материи. Эфир в науке появился как мировоззренческая необходимость. После того, как Коперник (1473-1543) разрушил геоцентрическую систему мира, «поставив» в центр нового мироздания Солнце, возникла стройная кинематическая картина солнечной системы, но одновременно возникли вопросы о причинах вращения планет вокруг. На французском эта научная мысль заучит величественнее: пустота - одна из разновидностей материи. Хотя и на русском неплохо.
Прошёл век, и в 1644г эту космологическую функцию эфира объявил Декарт (предугадал он эту функцию на четверть века раньше). Он разрешил проблему введением низкоплотной среды с вполне «осязаемыми» механическими свойствами, очень удачно назвав её эфиром. Его эфир «реализовался» в виде тончайшей материи из мельчайших частиц, которые можно было вообразить в середине XVIIв. За 43 года до появления закона всемирного тяготения философская мысль начала решать проблему источника движущей силы планет. Физики ещё не было, в Декарт, опираясь всего лишь на свою проницательность, «создаёт» гигантские вихревые потоки эфира. Чисто умозрительный продукт Декарта заполнял не только Солнечную систему, но и всю Вселенную. Если бы Декарт ещё предусмотрел некие свойства эфира, объясняющие его склонность к завихрению вокруг массивных тел, т.е. угадал бы источник, из которого природа непрерывно черпает энергию движения, жизнестойкость его эфира была бы более высокой. Однако если астрономия, прошедшая многовековой путь развития, позволила Декарту сказать «Л», то младенческое Земное естествознание не сформировало подсказок для идеи «Б». Во второй половине XVIIв Гук (1635-1703) создал волновую теорию, а Гюйгенс (1629-1693), утверждая волновую точку зрения о свете, прояснил некоторые внешние детали механизма его распространения. Эфир, который в умах мыслителей стал упругим, понадобился для распространения света, но с ним вскоре возникли загадки. Физическая мысль того времени не допускала вихрей в непрерывном и упругом эфире. Свет распространялся в воздухе и через прозрачные среды (стекло, воду), в космической и в «торричелливон» пустоте. Декартовский эфир с его частицами, сколь не тонок он был в эпоху знаний о материи, пока представленных алхимией, не подходил на роль такой всепроникающей среды.
После открытия Гюйгенсом явления поляризации, что было связано с поперечными колебаниями эфира, физическая мысль не нашла ничего лучшего, как приписать эфиру качества твердого тела (и эта мысль прожила века). Новые открытия меняли свойства и текущие «функциональные обязанности» эфира, постепенно вытесняя то, что узрел Декартовский взгляд. Эфир понадобился и Ньютону (1642-1727) для выполнения функций всемирного тяготения, ибо гравитационные взаимодействия через пустоту невозможны. Полагать, что одно тело может воздействовать на другое, находящееся от него на некотором расстоянии, через вакуум без каких либо «посредников»,... -для меня настолько абсурдно, что по-моему ни один человек, обладающий хотя бы малейшим представлением о философских материях, не может в это верить. В ХХв «посредник определился, сами «философские материи» стали вакуумом. Ньютон же экспериментами с маятниками неудачно пытался определить свойства эфира, и избегая непроверенных заявлений, сказал «я не знаю, что такое эфир». С этих его слов можно отсчитывать время начала осознания глубины эфирной проблемы. Еще мало что знали о магнитных, ещё меньше об электрических явлениях, ничего не знали об их взаимосвязи. До понимания эфира было далеко, а острота потребности в нём «благодаря» Ньютону притупилась. Он не сказал, что «эфира нет», но на весь XVIIIв под сильным влиянием этого колоса науки утвердилась корпускулярная точка зрения на свет. Открытие Брадлеем аберрации звезд в 1728г, объяснённое сложением скорости корпускул света со скоростью Земли, казалось бы навсегда утвердило не только эти представления о свете, но и представления о неподвижном, абсолютном пространстве, в котором независимо движется Земля и распространяется свет.
Среда для распространения корпускул не была нужна, она же в абсолютном пространстве теперь мешала и безостановочному движению планет. Заботу о сохранении эфира в научном обороте должны были в то время взять на себя философы, но философия не была готова признать реальность самой материи (вспомним представления о ней Беркли). Забежать «впереди физики» с пониманием роли эфира мог пока только Декарт. Дальнейшее его развитие оказалось недоступным для физической мысли XVII-XVIIIв, эфир Декарта постепенно сошел с научной сцены, а вместе с ним исчез физический движитель планет Солнечной системы. Его успешно заменил формализм Закона всемирного тяготения. Первый удар [из России] по теории вихрей Декарта был нанесён в 1729г Г.В. Крафтом, а то время сотрудником (Петербургской? астрономической обсерватории. В статье «О приливе и отливе», опубликованной в «Примечаниях на Ведомости, СПб» он рассказал, что Ньютон объяснил прилив и отлив за счёт притяжения Луны, а Декарт - за счёт «давления лунного вихря». Невская Н.И. «Роль петербургской Академии наук в распространении ньютонианства на континенте Европы (XVIIIв) в Сб. 1999г. Как видим, даже очевидные функции эфира забывались, уходили из сферы обсуждения, если объяснение некоторых фактов не было подготовлено естествознанием. Но более того, по разным причинам крепли ложные представления, о материи вообще и об эфире в частности, как о пассивной сущности. Этому способствовало развитие механики, которая рассматривала энергию как функцию скорости движения кем-то (чем-то) разогнанного инертного твёрдого тела, или как функцию высоты подъема тяжёлого (тоже инертного) тела над Землей.
Природа существованием тяготения всё же явно подсказывала о наличии у материи «жизнетворного» свойства, но в своё время вероятно трудно было переложить её космологическое проявление на микрофизический уровень, учитывая, что самого «микрофизического уровня» ещё не было. Позже этой подсказкой мешала воспользоваться инерция представлений об инертной материи. Огромную роль в укреплении пассивной сущности материи сыграли, но не пряма и позже, и представления о неподвижном пространстве, укрепившиеся вместе с утверждением закона всемирного тяготения. Известные проявления света, объяснённые корпускулярной теорией, удалось «втиснуть» в теорию волновую. Для объяснения явления аберрации Т. Юнгу пришлось допустить, что Земля проходит сквозь эфир как «ветер сквозь рощу». Т. Юнг ввёл таким образом гипотезу неувлекаемого движущейся Землёй эфира (назовем её 'О'-гипотеэой), и как раз благодаря ему представления о неподвижном пространстве перетекли в представления о неподвижном эфире. Эту гипотезу, в корне отличающейся от Декартовской, логично считать утверждением пассивной сути эфира. Томасу Юнгу мы обязаны возрождением эфира и волновых представлений о свете, запустившего процесс всестороннего обследования неподвижного эфира, превратившего его в арену изощрённой интеллектуальной деятельности физиков всего ХIХв, как теоретиков, так и экспериментаторов. Все они не покусились на то свойство эфира, которое можно назвать «нежеланием двигаться», разве только под увлекающим воздействием сред, и в начале следующего века эфир погиб от заложенной Юнгом мины.
Попытаемся показать, что именно отсутствие активной сути в представлениях об эфире провело физиков по длинной цепочке сколь логичных, столь и ошибочных ходов, и что вложение в эфир этого свойства позволяет «вернуть его к качественно новой жизни». Если идея точнее отображает реальность, и она физически содержательна, то она должна высветить ложные ходы в построении мироздания. Но введение в эфир его активного качества, когда оно будет принято, не ограничится исправлением чисто физических ошибок, это свойство эфира должно перетряхнуть многие наши взгляды на построение и развитие мироздания. Роковое влияние на «судьбу» эфира оказало исследование его увлекаемости движущимися средами. Этот вопрос сразу же, в начале ХIХв, попал в поле зрения физиков. Попал не случайно, ибо обнаружение «прикосновения» к неуловимому эфиру надолго оказалось возможным только через оптические явления. К вопросу увлекаемости эфира физика обратилась благодаря опыту Араго, в котором он пытался измерить изменение (из-за движения Земли в неподвижном эфире) коэффициента преломления звездного луча в призме, расположенной «на входе» телескопа. В этой скромной по своей целевой формулировке задаче после открытия Брадлея просматривался вроде бы очевидный ответ. Изменение коэффициента преломления должно возникать из-за разной скорости подхода корпускул света к призме, но Араго получил неожиданный для него неизменный (нулевой) результат. Опыт с лучом света, пришедшем от звезды, вывел на тайные свойства эфира, разгадывать которые пришлось очень долго. Загадку Араго разрешил, как считается, 8 лет спустя Френель, с которого фактически начинается то, что позже названо оптикой движущихся тел. Если отвлечься от частностей, то общая схема ...этих работ [заключается в следующем:] объяснить одновременно две группы фактов - существование аберрации и отсутствие влияния движения Земли на [какие бы то ни было земные] оптические явления.
Араго получил не тот результат, который ожидал, и 8 лет не обнародовал его. На самом деле именно такие "неудачные" опыты приносит открытия. Увы, Френель увидел в опыте Араго не более того, что позволяло увидеть естествознание его времени. Решение проблемы в этой чёткой формулировке напрашивается в следующем виде: аберрация обусловлена искривлением траектории луча звезды на угол, а скорость его в эфире не меняется, или точнее - определяется локальными свойствами эфира. Само искривление траектории луча света тоже обусловлено локальными (в месте распространения света) свойствами эфира. В это решение укладываются результаты всех земных и внеземных наблюдений за распространением света, но оно никогда не рассматривалось, возможно потому, что вынуждает пересмотреть в мироздании нечто фундаментальное. Траектория света в пустом пространстве всегда считалась эталоном прямолинейности. Даже в эпоху обнаружения «гравитационных линз» наблюдаемость копий удаленных объектов, «скрывающихся» за объектами поближе, предпочитают объяснять «искривлением пространства», но не луча. Решение Френелем загадки Араго стало важной вехой в теории эфира. Он объяснил ненаблюдаемый эффект изменения угла преломления луча света в движущейся призме частичной увлекаемостью эфира (назовём это 'а'- гипотезой, 0<а<1) в той же призме.
Хотя допущение полного увлечения эфира движущейся Землёй легко объясняет отрицательные результаты опыта Араго, Френель его отвергает, поскольку при этом возникают непреодолимые [и непреодолённые двухвековым развитием естествознания] трудности в объяснении аберра-если источником света является звезда, то, конечно, происходит геометрическое сложение скорости света со скоростью источника «в абсолютном пространстве», но наблюдатель не может зафиксировать этот факт по измерениям именно скорости света наблюдаемой звезды. Если наблюдатель находится в сфере гравитационного влияния данной звезды, он зафиксирует скорость света в эфире, несущем (сопровождающем) данную звезду, и любое изменение скорости движения данной звезды по отношению к другим звёздам он не почувствует. Удалённый к другим звездам наблюдатель зафиксирует численно может быть ту же скорость того же света, но это будет скорость света в другом эфире. Соответствующие экспериментальные измерения, будь они возможны, подтвердили бы Н-ой постулат СТО. Изменение скорости света издалека наблюдаемой звезды можно почувствовать по сопоставлению реальной орбиты одной из звёзд пары с её восстановленной орбитой по данным доплеровских измерений удалённого наблюдателя. В настоящее время таким образом восстановленная траектория принимается за реальную. Способ можно модифицировать, но вряд ли он приобретет черты практической реализуемости.
Прошёл век, и в 1644г эту космологическую функцию эфира объявил Декарт (предугадал он эту функцию на четверть века раньше). Он разрешил проблему введением низкоплотной среды с вполне «осязаемыми» механическими свойствами, очень удачно назвав её эфиром. Его эфир «реализовался» в виде тончайшей материи из мельчайших частиц, которые можно было вообразить в середине XVIIв. За 43 года до появления закона всемирного тяготения философская мысль начала решать проблему источника движущей силы планет. Физики ещё не было, в Декарт, опираясь всего лишь на свою проницательность, «создаёт» гигантские вихревые потоки эфира. Чисто умозрительный продукт Декарта заполнял не только Солнечную систему, но и всю Вселенную. Если бы Декарт ещё предусмотрел некие свойства эфира, объясняющие его склонность к завихрению вокруг массивных тел, т.е. угадал бы источник, из которого природа непрерывно черпает энергию движения, жизнестойкость его эфира была бы более высокой. Однако если астрономия, прошедшая многовековой путь развития, позволила Декарту сказать «Л», то младенческое Земное естествознание не сформировало подсказок для идеи «Б». Во второй половине XVIIв Гук (1635-1703) создал волновую теорию, а Гюйгенс (1629-1693), утверждая волновую точку зрения о свете, прояснил некоторые внешние детали механизма его распространения. Эфир, который в умах мыслителей стал упругим, понадобился для распространения света, но с ним вскоре возникли загадки. Физическая мысль того времени не допускала вихрей в непрерывном и упругом эфире. Свет распространялся в воздухе и через прозрачные среды (стекло, воду), в космической и в «торричелливон» пустоте. Декартовский эфир с его частицами, сколь не тонок он был в эпоху знаний о материи, пока представленных алхимией, не подходил на роль такой всепроникающей среды.
После открытия Гюйгенсом явления поляризации, что было связано с поперечными колебаниями эфира, физическая мысль не нашла ничего лучшего, как приписать эфиру качества твердого тела (и эта мысль прожила века). Новые открытия меняли свойства и текущие «функциональные обязанности» эфира, постепенно вытесняя то, что узрел Декартовский взгляд. Эфир понадобился и Ньютону (1642-1727) для выполнения функций всемирного тяготения, ибо гравитационные взаимодействия через пустоту невозможны. Полагать, что одно тело может воздействовать на другое, находящееся от него на некотором расстоянии, через вакуум без каких либо «посредников»,... -для меня настолько абсурдно, что по-моему ни один человек, обладающий хотя бы малейшим представлением о философских материях, не может в это верить. В ХХв «посредник определился, сами «философские материи» стали вакуумом. Ньютон же экспериментами с маятниками неудачно пытался определить свойства эфира, и избегая непроверенных заявлений, сказал «я не знаю, что такое эфир». С этих его слов можно отсчитывать время начала осознания глубины эфирной проблемы. Еще мало что знали о магнитных, ещё меньше об электрических явлениях, ничего не знали об их взаимосвязи. До понимания эфира было далеко, а острота потребности в нём «благодаря» Ньютону притупилась. Он не сказал, что «эфира нет», но на весь XVIIIв под сильным влиянием этого колоса науки утвердилась корпускулярная точка зрения на свет. Открытие Брадлеем аберрации звезд в 1728г, объяснённое сложением скорости корпускул света со скоростью Земли, казалось бы навсегда утвердило не только эти представления о свете, но и представления о неподвижном, абсолютном пространстве, в котором независимо движется Земля и распространяется свет.
Среда для распространения корпускул не была нужна, она же в абсолютном пространстве теперь мешала и безостановочному движению планет. Заботу о сохранении эфира в научном обороте должны были в то время взять на себя философы, но философия не была готова признать реальность самой материи (вспомним представления о ней Беркли). Забежать «впереди физики» с пониманием роли эфира мог пока только Декарт. Дальнейшее его развитие оказалось недоступным для физической мысли XVII-XVIIIв, эфир Декарта постепенно сошел с научной сцены, а вместе с ним исчез физический движитель планет Солнечной системы. Его успешно заменил формализм Закона всемирного тяготения. Первый удар [из России] по теории вихрей Декарта был нанесён в 1729г Г.В. Крафтом, а то время сотрудником (Петербургской? астрономической обсерватории. В статье «О приливе и отливе», опубликованной в «Примечаниях на Ведомости, СПб» он рассказал, что Ньютон объяснил прилив и отлив за счёт притяжения Луны, а Декарт - за счёт «давления лунного вихря». Невская Н.И. «Роль петербургской Академии наук в распространении ньютонианства на континенте Европы (XVIIIв) в Сб. 1999г. Как видим, даже очевидные функции эфира забывались, уходили из сферы обсуждения, если объяснение некоторых фактов не было подготовлено естествознанием. Но более того, по разным причинам крепли ложные представления, о материи вообще и об эфире в частности, как о пассивной сущности. Этому способствовало развитие механики, которая рассматривала энергию как функцию скорости движения кем-то (чем-то) разогнанного инертного твёрдого тела, или как функцию высоты подъема тяжёлого (тоже инертного) тела над Землей.
Природа существованием тяготения всё же явно подсказывала о наличии у материи «жизнетворного» свойства, но в своё время вероятно трудно было переложить её космологическое проявление на микрофизический уровень, учитывая, что самого «микрофизического уровня» ещё не было. Позже этой подсказкой мешала воспользоваться инерция представлений об инертной материи. Огромную роль в укреплении пассивной сущности материи сыграли, но не пряма и позже, и представления о неподвижном пространстве, укрепившиеся вместе с утверждением закона всемирного тяготения. Известные проявления света, объяснённые корпускулярной теорией, удалось «втиснуть» в теорию волновую. Для объяснения явления аберрации Т. Юнгу пришлось допустить, что Земля проходит сквозь эфир как «ветер сквозь рощу». Т. Юнг ввёл таким образом гипотезу неувлекаемого движущейся Землёй эфира (назовем её 'О'-гипотеэой), и как раз благодаря ему представления о неподвижном пространстве перетекли в представления о неподвижном эфире. Эту гипотезу, в корне отличающейся от Декартовской, логично считать утверждением пассивной сути эфира. Томасу Юнгу мы обязаны возрождением эфира и волновых представлений о свете, запустившего процесс всестороннего обследования неподвижного эфира, превратившего его в арену изощрённой интеллектуальной деятельности физиков всего ХIХв, как теоретиков, так и экспериментаторов. Все они не покусились на то свойство эфира, которое можно назвать «нежеланием двигаться», разве только под увлекающим воздействием сред, и в начале следующего века эфир погиб от заложенной Юнгом мины.
Попытаемся показать, что именно отсутствие активной сути в представлениях об эфире провело физиков по длинной цепочке сколь логичных, столь и ошибочных ходов, и что вложение в эфир этого свойства позволяет «вернуть его к качественно новой жизни». Если идея точнее отображает реальность, и она физически содержательна, то она должна высветить ложные ходы в построении мироздания. Но введение в эфир его активного качества, когда оно будет принято, не ограничится исправлением чисто физических ошибок, это свойство эфира должно перетряхнуть многие наши взгляды на построение и развитие мироздания. Роковое влияние на «судьбу» эфира оказало исследование его увлекаемости движущимися средами. Этот вопрос сразу же, в начале ХIХв, попал в поле зрения физиков. Попал не случайно, ибо обнаружение «прикосновения» к неуловимому эфиру надолго оказалось возможным только через оптические явления. К вопросу увлекаемости эфира физика обратилась благодаря опыту Араго, в котором он пытался измерить изменение (из-за движения Земли в неподвижном эфире) коэффициента преломления звездного луча в призме, расположенной «на входе» телескопа. В этой скромной по своей целевой формулировке задаче после открытия Брадлея просматривался вроде бы очевидный ответ. Изменение коэффициента преломления должно возникать из-за разной скорости подхода корпускул света к призме, но Араго получил неожиданный для него неизменный (нулевой) результат. Опыт с лучом света, пришедшем от звезды, вывел на тайные свойства эфира, разгадывать которые пришлось очень долго. Загадку Араго разрешил, как считается, 8 лет спустя Френель, с которого фактически начинается то, что позже названо оптикой движущихся тел. Если отвлечься от частностей, то общая схема ...этих работ [заключается в следующем:] объяснить одновременно две группы фактов - существование аберрации и отсутствие влияния движения Земли на [какие бы то ни было земные] оптические явления.
Араго получил не тот результат, который ожидал, и 8 лет не обнародовал его. На самом деле именно такие "неудачные" опыты приносит открытия. Увы, Френель увидел в опыте Араго не более того, что позволяло увидеть естествознание его времени. Решение проблемы в этой чёткой формулировке напрашивается в следующем виде: аберрация обусловлена искривлением траектории луча звезды на угол, а скорость его в эфире не меняется, или точнее - определяется локальными свойствами эфира. Само искривление траектории луча света тоже обусловлено локальными (в месте распространения света) свойствами эфира. В это решение укладываются результаты всех земных и внеземных наблюдений за распространением света, но оно никогда не рассматривалось, возможно потому, что вынуждает пересмотреть в мироздании нечто фундаментальное. Траектория света в пустом пространстве всегда считалась эталоном прямолинейности. Даже в эпоху обнаружения «гравитационных линз» наблюдаемость копий удаленных объектов, «скрывающихся» за объектами поближе, предпочитают объяснять «искривлением пространства», но не луча. Решение Френелем загадки Араго стало важной вехой в теории эфира. Он объяснил ненаблюдаемый эффект изменения угла преломления луча света в движущейся призме частичной увлекаемостью эфира (назовём это 'а'- гипотезой, 0<а<1) в той же призме.
Хотя допущение полного увлечения эфира движущейся Землёй легко объясняет отрицательные результаты опыта Араго, Френель его отвергает, поскольку при этом возникают непреодолимые [и непреодолённые двухвековым развитием естествознания] трудности в объяснении аберра-если источником света является звезда, то, конечно, происходит геометрическое сложение скорости света со скоростью источника «в абсолютном пространстве», но наблюдатель не может зафиксировать этот факт по измерениям именно скорости света наблюдаемой звезды. Если наблюдатель находится в сфере гравитационного влияния данной звезды, он зафиксирует скорость света в эфире, несущем (сопровождающем) данную звезду, и любое изменение скорости движения данной звезды по отношению к другим звёздам он не почувствует. Удалённый к другим звездам наблюдатель зафиксирует численно может быть ту же скорость того же света, но это будет скорость света в другом эфире. Соответствующие экспериментальные измерения, будь они возможны, подтвердили бы Н-ой постулат СТО. Изменение скорости света издалека наблюдаемой звезды можно почувствовать по сопоставлению реальной орбиты одной из звёзд пары с её восстановленной орбитой по данным доплеровских измерений удалённого наблюдателя. В настоящее время таким образом восстановленная траектория принимается за реальную. Способ можно модифицировать, но вряд ли он приобретет черты практической реализуемости.
