«Каргомастер» напоминал гигантского пеликана — жирного, безобразного. Его неестественно толстое туловище повисло над посадочной полосой базы военно-морской авиации в Лос-Аламитос. Оглушительно взревели моторы, когда самолет, сбавляя скорость, приблизился к бетонной дорожке. Полет, который продолжался бы каких-нибудь пять-шесть часов на самолете пассажирской авиакомпании, занял свыше трех дней. И были такие минуты, когда казалось, что самолет так и не доберется до Калифорнии.
Огромная машина повернула и медленно подруливала к тому месту, где стояли мы около тягача с платформой для груза, доставленного «Каргомастером». Это происходило 2 ноября 1964 года.
Аэродромная команда дала знак, и пилот выключил моторы. Через некоторое время с завыванием и каким-то странным звоном опустилась на землю аппарель, носовая часть «Карго-мастера» открылась и взорам наблюдателей предстало внутреннее помещение самолета, похожее на склад. По трапу, приставленному к средней части фюзеляжа, спустились два француза. Они тепло поздоровались с Джо Томпсоном и Ларри Соумерсом, словно встретившись после долгой разлуки. Наконец мы заметили Джерри Бэрнетта, который улыбался, но вид у него был усталый. Нас познакомили с членами французской группы, представлявшей Центр подводных исследований. Нам предстояло тесно сотрудничать с ними в течение нескольких месяцев.
Еще раньше прибыл Андре Лабан, чтобы оказать помощь при обслуживании и эксплуатации «Ныряющего блюдца», главным образом при спуске аппарата на воду и оснащении его приборами для научных исследований. Кусто поручил ему удостовериться в том, что наш совместный эксперимент проходит удачно. Тридцатишестилетний Андре был техническим директором Центра подводных исследований и непревзойденным специалистом в области подводных работ. Он не однажды посещал Соединенные Штаты, хорошо говорил по-английски и еще лучше понимал. На нем была синяя летная куртка с меховым воротником, которую он всегда надевал, когда уезжал по каким-нибудь делам. Со своей начисто выбритой по примеру некоторых европейцев головой, Андре при первом же знакомстве производил незабываемое впечатление.
Наш главный специалист по ремонту Жак Ру облачился в темный комбинезон. Он приезжал в Калифорнию еще раньше, во время осуществления первой программы работ с «Ныряющим блюдцем», и был рад тому, что снова очутился здесь. Жак был больше известен под прозвищем «Гастон». До первой поездки в Штаты Гастон очень плохо говорил по-английски, но, проработав месяц с американцами, расширил свои познания в области языка. И теперь он, хотя разговаривал еще медленно, превосходно понимал английскую речь. Гастон отвечал за исправность механической части и электроаппаратуры «Блюдца». Он повсюду сопровождал аппарат с 1956 года и, пожалуй, лучше всех изучил его. Как специалист по ремонту Гастон трогательно заботился о «Ныряющем блюдце» и сперва всеми силами пытался помешать нам использовать его для осуществления наших «бредовых» планов. Жаку Ру было 32 года. Он невысок, хрупок, с большими черными усами и улыбчив.
Третьим был Раймон Кьензи, служивший в прошлом в отрядах боевых пловцов французского военно-морского флота и с 1952 года работающий вместе с Кусто. У него самый обширный опыт работы в открытом море, поэтому он должен был стать командиром «Ныряющего блюдца». В Соединенные Штаты Кьензи приехал впервые и по-английски говорил неважно. Как и Жак Ру, принадлежавший к группе Кусто, Раймон имел прозвище. В детстве у него было небольшое каноэ, на котором он где только не плавал, поэтому-то его и звали Каноэ.
Когда было покончено с формальностями, мы все ринулись в самолет, чтобы помочь выгрузить припасы, инструмент, ящики с запасными частями, спальные мешки, чугунные чушки, аккумуляторные батареи и другое оборудование «Блюдца». Поскольку в числе организаций, зафрахтовавших для научных работ «Ныряющее блюдце», был флот США, а пункт отправления находился в отдаленном районе Франции, выяснилось, что правительству выгоднее прибегнуть к услугам военно-транспортной авиации.
Мы подошли к носовой части самолета. Аппарель была прочно закреплена. Джерри и Гастон давали указания, как разгружать. В темных недрах самолета мы увидели знакомый чечевицеобразный корпус, окрашенный желтой краской. «Блюдце» казалось затерянным в просторном грузовом отсеке «Каргомастера». Пока экипаж самолета прикреплял тросы, наша группа погрузила все ящики на трейлер, имевший длину 18 метров. Выяснилось, что мы арендовали слишком большую машину: наше хозяйство вместе с трехтонным аппаратом заняло не более 4,5 метра на огромном трейлере. Уверен, что французы усмотрели в этом типично американскую расточительность. Но, возможно, они нашли это в порядке вещей.
Теперь все было готово для выгрузки «Блюдца». Поскольку Джо был нашим официальным фотографом, он занял стратегическую позицию, откуда удобно было снимать всю эту процедуру 16-миллиметровой кинокамерой: Он рассчитывал смонтировать тридцатиминутный документальный фильм. Установленное на тележку «Ныряющее блюдце» начало медленно выползать по двухскатной аппарели из чрева «Каргомастера». Джо застрекотал своей камерой. Экипаж понемногу стравливал тали, Гастон направлял передние колеса, но вдруг прищурил глаз, нахмурился и неодобрительно покачал годовой.
— Так дело не пойдет,— произнес он громко, подняв вверх руку как парижский регулировщик.— Давай назад.
Слова и жесты Гастона тотчас были поняты американцами.
— Ах, Гастон, зачем ты остановился? Получался отличный кадр,— произнес Джо, сожалея, что ему не удалось заснять момент, когда колеса тележки, на которой находилось «Блюдце», коснутся американской земли.
Гастон объяснил, что рельсы установлены не параллельно и одно из колес «Блюдца» при спуске может соскользнуть. Так что после «фальстарта» «La Souсoupe» двинулось назад в свой ангар. С тщательностью, за которую мы не раз были признательны, Гастон поправил рельсы и посмотрел на колеса тележки.
— Надо подвинуть,— сказал он на ломаном английском языке и показал направо.
Рельс подвинули на несколько миллиметров. Он опустился на колено, снова прищурился и наконец сказал: «О-кей».
Сцена возобновилась, и Джо пустил свою камеру. «Блюдце» на этот раз ехало плавно и ровно, и все были довольны. Затем его подцепили краном с длинной стрелой, плавно поставили на платформу трейлера и прочно закрепили оттяжками. Путешествие «Блюдца» по американской земле началось. Мы ехали по бульварам за грузовиком, на котором возвышалось странное желтое сооружение, похожее на диковинное существо, глядевшее вокруг себя огромными круглыми глазами.
Я слушал рассказ о перелете через Атлантику, о трудностях, которые в пути возникали. Самолет С-124С прилетел в Марсель в условленное время. «Блюдце» без труда погрузили на него. Джерри и трое французов устроились в шумном самолете, разместившись вместе с экипажем. Вскоре после того, как они вылетели из Франции, выяснилось, что из-за сильных встречных ветров они летят очень медленно. Да С-124С и не принадлежит к типу быстроходных.
Первую остановку сделали на Азорских островах. Тут экипаж воспользовался положенным ему отдыхом, и остальная часть дня пропала впустую. Едва самолет поднялся на заданную высоту, как кто-то обнаружил, что в грузовом отсеке не все ладно. Там находилось несколько бочек с какой-то жидкостью. Один из летчиков, кинувшись в кабину, испуганно воскликнул, обращаясь к Джерри:
— Одна из бочек не закреплена. Крышка у нее того и гляди откроется!
Выяснилось следующее. Поскольку грузовой отсек не герметичен, перед полетом на большой высоте на бочках ставят особые предохранительные клапаны. На одной из бочек клапан заело. Опасаясь взрыва, пилот решил вернуться назад. Но баки самолета были заправлены горючим, которого хватило бы до самых Штатов. И прежде чем приземлиться, надо было освободиться от него. Чтобы израсходовать горючее, самолет несколько часов кружил и в конце концов приземлился.
Когда ремонт закончили, продолжать полет было поздно, поэтому самолет вместе с экипажем и грузом остался на аэродроме. Во время обычных полетов экипаж летит 15 часов, а потом спит. Все, кто летал на этих воздушных грузовиках, говорят, что шум в них зачастую просто изматывает людей. Некоторые из членов экипажей затыкают уши, другие слышат гул моторов много дней спустя после приземления.
На третьи сутки С-124С сел в Ньюарке (штат Делавэр). Это была первая остановка в Соединенных Штатах. Таможенный досмотр и проверка виз закончились быстро. Трое французов и Джерри пошли чего-нибудь перекусить. Когда они вернулись, то «Ныряющее блюдце» не обнаружили, оно исчезло.
— Mon Dieu! — воскликнули в унисон Гастон и Андре.— Как в воду кануло!
После тщательных поисков они нашли груз вместе с «Блюдцем» на складе. Новый экипаж решил, что все надо выгрузить, и, пока наши друзья пили кофе, ретивые летчики сделали свое дело. Джерри пришлось долго убеждать экипаж, что все необходимо погрузить снова. Этот эпизод до такой степени расстроил Гастона, что он больше не оставлял «Блюдце» без присмотра ни на минуту. Андре был спокоен, а Каноэ, я уверен, считал, что все американцы тронутые.
И лишь утром на четвертые сутки они, усталые и издерганные, добрались до Калифорнии. Когда мы приехали в Лонг-Бич, длительное путешествие наконец закончилось. Все теперь шло гладко. Фред Уиллет сделал на судне нужные приготовления, чтобы разместить «Ныряющее блюдце».
Аппарат с трейлера мы сгрузили при помощи 22-тонного гидравлического крана, установленного на «Хью-Тайде». В роли крановщика выступал Фред. Мне оказали сомнительную честь быть пассажиром «Блюдца». Вскарабкавшись на раскачивающийся аппарат, я крепко держался за трос. Крановщик свое дело знал хорошо: быстрое точное движение — и мы очутились над водой, поворот — и мы на палубе судна-базы. «Ныряющее блюдце» вместе с тележкой, с которой сняли колеса, приварили к стальной палубе «Хью-Тайда», поближе к крану, чтобы осталось свободное пространство.
Когда я увидел «Хью-Тайд» в первый раз, мне показалось, что места на нем достаточно. В передней части судна находилась надстройка, достигающая середины палубы. За ней был грузовой люк и открытая палуба. Но когда на левом борту установили один из фургонов размером 2,4х2,4 метра, кран занял пространство 3,6х4,5 метра, близ него разместили «Ныряющее блюдце» диаметром 3 метра да еще 5-метровый баркас «Бостон», стало тесновато, если не сказать больше. «Хью-Тайд» строился как вспомогательное судно, но предусматривалось, что он будет использоваться и для океанографических работ. Осадку судно имело достаточную и было вполне мореходным. Помещение для экипажа оказалось просторным. Правда, судно не было идеально приспособлено для наших работ (нам бы палубу попросторнее), но месяц мы могли бы перебиться, а позже из Мексиканского залива должно прийти более крупное судно «Бэрч-Тайд».
Из-за тесноты на «Хью-Тайде» мы не осуществили многие свои планы. Единственный фургон служил нам одновременно лабораторией для проявления пленки, хранилищем фото- и киноаппаратуры, а также мастерской для ремонта электронной аппаратуры и механического оборудования. Для строения размером 2,4х2,4 метра этого было более чем достаточно. И действительно, случалось нередко так, что фургон походил на телефонную будку, куда, укрываясь, от дождя, набилось множество людей. В фургоне вдоль одной стены стоял верстак длиной 2,4 метра с выдвигающимися ящиками внизу. Специальные стеллажи занимали всю стену напротив до самого потолка. В дальнем углу оставалось небольшое пространство для холодильника, в котором хранился запас пленки. Двери были чересчур широкими, 1,5 метра — для фотолаборатории недопустимая роскошь, но в очень сжатые сроки мы не смогли придумать ничего другого. Основная часть оборудования и продуктов размещалась в трюме, туда же сложили 6 или 8 громоздких металлических ящиков с запасными частями для аппарата. В трюм судна попадали через широкий люк. Весь груз, который было небезопасно оставлять на палубе (устройство для зарядки батарей, запасные батареи, легководолазное снаряжение и др.), погрузили в трюм и кормовой кубрик. Поскольку командный мостик был невелик и забит навигационными приборами, эхолот пришлось установить в кормовом кубрике под палубой. На судне такого рода следовало бы иметь лабораторию для научной аппаратуры, но мы не могли позволить себе этого, так как на палубе требовалось свободное пространство.
Когда все погрузили, «Хью-Тайд» стал похож на огромный неуклюжий цирковой фургон, который того и гляди перевернется. Получить разрешение на выход в море можно было после того, как судно испытают на остойчивость. Представитель страховой компании осмотрел подъемное устройство, после чего понадобилось доказать, что кран, подняв значительный груз, не создаст большого дифферента на корму. Тяжелый цилиндрический буй, использующийся обычно при таких испытаниях, в феврале, как всегда, лежал на причале. Считалось, что он весит около 10 тонн. Кран легко подцепил буй и стал «макать» его в воду на расстоянии 10 метров от кормы и под некоторым углом к диаметральной плоскости судна. Дифферент возникал, но он был настолько незначителен, что не вызвал опасений у инспектора. В конце концов все убедились, что грузоподъемное устройство вполне надежно и что тяжелый кран не нарушит остойчивости судна.
Значительную часть необходимого оборудования, которое не удалось разместить на борту «Хью-Тайда», пришлось оставить на причале. Оно пригодится, когда вернемся: к тому времени в нашем распоряжении будет «Бэрч-Тайд». Мы оставили компрессор для зарядки баллонов аквалангов, запасные баллоны, а также запасные грузы и масло.
К счастью, в программе первого месяца работ не предусматривались длинные переходы и сложные условия плавания. Мы радовались возможности научиться использовать снаряжение, приобрести навыки прежде, чем окажемся в более сложной обстановке.
Во второй половине дня пронзительно взвыла судовая сирена, матрос сбросил с кнехта последний швартовый конец и «Хью-Тайд» лихо отошел от стенки, держа курс на Сан-Диего, расположенный в ста милях южнее.
Мы втроем стояли на берегу и смотрели на необычное судно, на котором яркими пятнами выделялись оранжевый кран и желтое «Ныряющее блюдце». Судно двигалось вдоль длинного пирса к главному каналу. Мы отказались от предложения отправиться на борту «Хью-Тайда» (плавание должно было продолжаться 10 часов), так как решили провести это время в кругу семей, которым почти не уделяли внимания в течение последней недели с лишним. В Сан-Диего отправились на автомобилях. Мы считали, что успеем еще покататься на пароходе.
На следующее утро судно прибыло в порт Сан-Диего и ошвартовалось у причала Би-Стрит. Мы должны были занять место в углу причала рядом с Флипом — специально оборудованным для института Скриппса плашкоутом. Это странное судно, похожее на гигантский карандаш длиной 106 метров, занимало весь конец причала. Ширина его около 4,5 метра. В носовой части судна находятся помещения для команды и машинное отделение, ее длина 15 метров, а ширина примерно 9. Когда Флип в море занимает вертикальное положение, эта часть оказывается над водой, а остальная погружается, что делает судно необычайно устойчивым. Благодаря этой особенности Флип — чрезвычайно удобная морская лаборатория, не боящаяся штормовой погоды: почти не ощущается качка, а вертикальное перемещение не превышает 0,3—0,6 метра. Кроме того, Флип служит превосходной платформой для прослушивания звуков под водой, так как на самом судне фактически не слышно никаких посторонних шумов.
К обеду на «Хью-Тайде, особенно на том участке палубы, где стояло «Блюдце», яблоку негде было упасть: столько на нем собралось ученых, техников, репортеров и просто любопытных, узнавших о нашем прибытии в Сан-Диего. Два или три техника, представлявшие лабораторию электроники, устанавливали приборы для измерения температуры воды, скорости течений, а также устройства для связи. Французы охотно помогали нам, но иногда было видно по их лицам, что они расстроены тем, что слишком много народа желает ознакомиться с «Блюдцем». А все потому, что отношение посетителей к аппарату было чисто потребительским. К числу требующихся доделок относился дополнительный ввод с сальником, который не пропускал бы воду. Он понадобился для обеспечения новых приборов, которые устанавливались снаружи аппарата. Таким образом, общее количество проводов, проходящих сквозь прочный корпус, стало 26. За вводами операторы следили особенно внимательно, поскольку от их прочности и водонепроницаемости зависела жизнь экипажа.
После обеда несколько ученых из института Скриппса и лаборатории электроники пришли на судно посмотреть, что уже сделано, и обсудить предстоящие научные работы. Доктор Э. Л. (Джерри) Уинтерер — всегда улыбающийся, жизнерадостный молодой человек с песочного цвета волосами — был опытным геологом. Он рассчитывал глубже изучить современные геологические процессы, скрытые толщей воды, и увязать их со структурами побережья Калифорнии. Доктору Уинтереру предстояло самому совершить несколько погружений, устанавливать очередность погружений для своих коллег из института Скриппса (а их была добрая дюжина) и быть посредником для остальных пяти флотских учреждений.
Представителем лаборатории электроники был доктор Роберт Ф. Дилл, специалист по морской геологии, имевший почти десятилетний опыт в подводных исследованиях. Почти половина предполагаемых погружений отводилась ученым лаборатории электроники, поэтому его присутствие очень помогло нам при составлении графика операций на первый месяц. Доктор Дилл успел совершить ряд погружений на «Ныряющем блюдце» и «Триесте-I» задолго до того, как их доставили в Соединенные Штаты. Он был одним из зачинателей программы подводных исследований среди сотрудников лаборатории электроники и сделал немало для ее осуществления с помощью «Ныряющего блюдца».
Доктор Уинтерер принялся разъяснять график погружений. Он считал, что удастся использовать все дни, кроме воскресений. Первые две недели должны пойти на раскачку. Затем наш плавучий дом пройдет 60 миль на север вдоль побережья, чтобы совершить ряд погружений, в том числе возле крайних, расположенных ближе к Сан-Николасу островов. Закончить работы предполагалось в Лонг-Биче в конце ноября. Туда как раз прибудет «Бэрч-Тайд», на который мы перебазируемся. Мы проверили список ученых и выяснили, какого рода работы каждый из них будет производить во время погружений. Доктор Уинтерер решил осуществить первое погружение в каньоне Скриппс. Хотя этот узкий каньон и был хорошо изучен во время экспедиции на «Ныряющем блюдце», было желательно выяснить, влияет ли смена сезонов на количество взвеси в нем или ее перемещение, а также изучить рельеф и иные особенности. Кроме того, необходимо было проверить предположения относительно скорости течений на различных глубинах в этом и других, сходных с ним каньонах. Одним из ученых, которых особенно интересовал подобный вопрос, был доктор Дуглас Инман из института Скриппса, слывший специалистом по осадкам и исследованию процессов в прибрежных районах. Он уже изучал скорость и направление течений в головной части каньона-Скриппс, используя водолазов, а на более значительных глубинах — при помощи поставленных на якорь устройств. После погружения доктора Инмана предстояло спускаться доктору Шепарду, а затем доктору Диллу.
Таким образом, первая серия погружений должна была производиться с чисто геологическими целями, для чего не требовалось иной аппаратуры, кроме обычно находившейся на борту «Ныряющего блюдца».
Огромная машина повернула и медленно подруливала к тому месту, где стояли мы около тягача с платформой для груза, доставленного «Каргомастером». Это происходило 2 ноября 1964 года.
Аэродромная команда дала знак, и пилот выключил моторы. Через некоторое время с завыванием и каким-то странным звоном опустилась на землю аппарель, носовая часть «Карго-мастера» открылась и взорам наблюдателей предстало внутреннее помещение самолета, похожее на склад. По трапу, приставленному к средней части фюзеляжа, спустились два француза. Они тепло поздоровались с Джо Томпсоном и Ларри Соумерсом, словно встретившись после долгой разлуки. Наконец мы заметили Джерри Бэрнетта, который улыбался, но вид у него был усталый. Нас познакомили с членами французской группы, представлявшей Центр подводных исследований. Нам предстояло тесно сотрудничать с ними в течение нескольких месяцев.
Еще раньше прибыл Андре Лабан, чтобы оказать помощь при обслуживании и эксплуатации «Ныряющего блюдца», главным образом при спуске аппарата на воду и оснащении его приборами для научных исследований. Кусто поручил ему удостовериться в том, что наш совместный эксперимент проходит удачно. Тридцатишестилетний Андре был техническим директором Центра подводных исследований и непревзойденным специалистом в области подводных работ. Он не однажды посещал Соединенные Штаты, хорошо говорил по-английски и еще лучше понимал. На нем была синяя летная куртка с меховым воротником, которую он всегда надевал, когда уезжал по каким-нибудь делам. Со своей начисто выбритой по примеру некоторых европейцев головой, Андре при первом же знакомстве производил незабываемое впечатление.
Наш главный специалист по ремонту Жак Ру облачился в темный комбинезон. Он приезжал в Калифорнию еще раньше, во время осуществления первой программы работ с «Ныряющим блюдцем», и был рад тому, что снова очутился здесь. Жак был больше известен под прозвищем «Гастон». До первой поездки в Штаты Гастон очень плохо говорил по-английски, но, проработав месяц с американцами, расширил свои познания в области языка. И теперь он, хотя разговаривал еще медленно, превосходно понимал английскую речь. Гастон отвечал за исправность механической части и электроаппаратуры «Блюдца». Он повсюду сопровождал аппарат с 1956 года и, пожалуй, лучше всех изучил его. Как специалист по ремонту Гастон трогательно заботился о «Ныряющем блюдце» и сперва всеми силами пытался помешать нам использовать его для осуществления наших «бредовых» планов. Жаку Ру было 32 года. Он невысок, хрупок, с большими черными усами и улыбчив.
Третьим был Раймон Кьензи, служивший в прошлом в отрядах боевых пловцов французского военно-морского флота и с 1952 года работающий вместе с Кусто. У него самый обширный опыт работы в открытом море, поэтому он должен был стать командиром «Ныряющего блюдца». В Соединенные Штаты Кьензи приехал впервые и по-английски говорил неважно. Как и Жак Ру, принадлежавший к группе Кусто, Раймон имел прозвище. В детстве у него было небольшое каноэ, на котором он где только не плавал, поэтому-то его и звали Каноэ.
Когда было покончено с формальностями, мы все ринулись в самолет, чтобы помочь выгрузить припасы, инструмент, ящики с запасными частями, спальные мешки, чугунные чушки, аккумуляторные батареи и другое оборудование «Блюдца». Поскольку в числе организаций, зафрахтовавших для научных работ «Ныряющее блюдце», был флот США, а пункт отправления находился в отдаленном районе Франции, выяснилось, что правительству выгоднее прибегнуть к услугам военно-транспортной авиации.
Мы подошли к носовой части самолета. Аппарель была прочно закреплена. Джерри и Гастон давали указания, как разгружать. В темных недрах самолета мы увидели знакомый чечевицеобразный корпус, окрашенный желтой краской. «Блюдце» казалось затерянным в просторном грузовом отсеке «Каргомастера». Пока экипаж самолета прикреплял тросы, наша группа погрузила все ящики на трейлер, имевший длину 18 метров. Выяснилось, что мы арендовали слишком большую машину: наше хозяйство вместе с трехтонным аппаратом заняло не более 4,5 метра на огромном трейлере. Уверен, что французы усмотрели в этом типично американскую расточительность. Но, возможно, они нашли это в порядке вещей.
Теперь все было готово для выгрузки «Блюдца». Поскольку Джо был нашим официальным фотографом, он занял стратегическую позицию, откуда удобно было снимать всю эту процедуру 16-миллиметровой кинокамерой: Он рассчитывал смонтировать тридцатиминутный документальный фильм. Установленное на тележку «Ныряющее блюдце» начало медленно выползать по двухскатной аппарели из чрева «Каргомастера». Джо застрекотал своей камерой. Экипаж понемногу стравливал тали, Гастон направлял передние колеса, но вдруг прищурил глаз, нахмурился и неодобрительно покачал годовой.
— Так дело не пойдет,— произнес он громко, подняв вверх руку как парижский регулировщик.— Давай назад.
Слова и жесты Гастона тотчас были поняты американцами.
— Ах, Гастон, зачем ты остановился? Получался отличный кадр,— произнес Джо, сожалея, что ему не удалось заснять момент, когда колеса тележки, на которой находилось «Блюдце», коснутся американской земли.
Гастон объяснил, что рельсы установлены не параллельно и одно из колес «Блюдца» при спуске может соскользнуть. Так что после «фальстарта» «La Souсoupe» двинулось назад в свой ангар. С тщательностью, за которую мы не раз были признательны, Гастон поправил рельсы и посмотрел на колеса тележки.
— Надо подвинуть,— сказал он на ломаном английском языке и показал направо.
Рельс подвинули на несколько миллиметров. Он опустился на колено, снова прищурился и наконец сказал: «О-кей».
Сцена возобновилась, и Джо пустил свою камеру. «Блюдце» на этот раз ехало плавно и ровно, и все были довольны. Затем его подцепили краном с длинной стрелой, плавно поставили на платформу трейлера и прочно закрепили оттяжками. Путешествие «Блюдца» по американской земле началось. Мы ехали по бульварам за грузовиком, на котором возвышалось странное желтое сооружение, похожее на диковинное существо, глядевшее вокруг себя огромными круглыми глазами.
Я слушал рассказ о перелете через Атлантику, о трудностях, которые в пути возникали. Самолет С-124С прилетел в Марсель в условленное время. «Блюдце» без труда погрузили на него. Джерри и трое французов устроились в шумном самолете, разместившись вместе с экипажем. Вскоре после того, как они вылетели из Франции, выяснилось, что из-за сильных встречных ветров они летят очень медленно. Да С-124С и не принадлежит к типу быстроходных.
Первую остановку сделали на Азорских островах. Тут экипаж воспользовался положенным ему отдыхом, и остальная часть дня пропала впустую. Едва самолет поднялся на заданную высоту, как кто-то обнаружил, что в грузовом отсеке не все ладно. Там находилось несколько бочек с какой-то жидкостью. Один из летчиков, кинувшись в кабину, испуганно воскликнул, обращаясь к Джерри:
— Одна из бочек не закреплена. Крышка у нее того и гляди откроется!
Выяснилось следующее. Поскольку грузовой отсек не герметичен, перед полетом на большой высоте на бочках ставят особые предохранительные клапаны. На одной из бочек клапан заело. Опасаясь взрыва, пилот решил вернуться назад. Но баки самолета были заправлены горючим, которого хватило бы до самых Штатов. И прежде чем приземлиться, надо было освободиться от него. Чтобы израсходовать горючее, самолет несколько часов кружил и в конце концов приземлился.
Когда ремонт закончили, продолжать полет было поздно, поэтому самолет вместе с экипажем и грузом остался на аэродроме. Во время обычных полетов экипаж летит 15 часов, а потом спит. Все, кто летал на этих воздушных грузовиках, говорят, что шум в них зачастую просто изматывает людей. Некоторые из членов экипажей затыкают уши, другие слышат гул моторов много дней спустя после приземления.
На третьи сутки С-124С сел в Ньюарке (штат Делавэр). Это была первая остановка в Соединенных Штатах. Таможенный досмотр и проверка виз закончились быстро. Трое французов и Джерри пошли чего-нибудь перекусить. Когда они вернулись, то «Ныряющее блюдце» не обнаружили, оно исчезло.
— Mon Dieu! — воскликнули в унисон Гастон и Андре.— Как в воду кануло!
После тщательных поисков они нашли груз вместе с «Блюдцем» на складе. Новый экипаж решил, что все надо выгрузить, и, пока наши друзья пили кофе, ретивые летчики сделали свое дело. Джерри пришлось долго убеждать экипаж, что все необходимо погрузить снова. Этот эпизод до такой степени расстроил Гастона, что он больше не оставлял «Блюдце» без присмотра ни на минуту. Андре был спокоен, а Каноэ, я уверен, считал, что все американцы тронутые.
И лишь утром на четвертые сутки они, усталые и издерганные, добрались до Калифорнии. Когда мы приехали в Лонг-Бич, длительное путешествие наконец закончилось. Все теперь шло гладко. Фред Уиллет сделал на судне нужные приготовления, чтобы разместить «Ныряющее блюдце».
Аппарат с трейлера мы сгрузили при помощи 22-тонного гидравлического крана, установленного на «Хью-Тайде». В роли крановщика выступал Фред. Мне оказали сомнительную честь быть пассажиром «Блюдца». Вскарабкавшись на раскачивающийся аппарат, я крепко держался за трос. Крановщик свое дело знал хорошо: быстрое точное движение — и мы очутились над водой, поворот — и мы на палубе судна-базы. «Ныряющее блюдце» вместе с тележкой, с которой сняли колеса, приварили к стальной палубе «Хью-Тайда», поближе к крану, чтобы осталось свободное пространство.
Когда я увидел «Хью-Тайд» в первый раз, мне показалось, что места на нем достаточно. В передней части судна находилась надстройка, достигающая середины палубы. За ней был грузовой люк и открытая палуба. Но когда на левом борту установили один из фургонов размером 2,4х2,4 метра, кран занял пространство 3,6х4,5 метра, близ него разместили «Ныряющее блюдце» диаметром 3 метра да еще 5-метровый баркас «Бостон», стало тесновато, если не сказать больше. «Хью-Тайд» строился как вспомогательное судно, но предусматривалось, что он будет использоваться и для океанографических работ. Осадку судно имело достаточную и было вполне мореходным. Помещение для экипажа оказалось просторным. Правда, судно не было идеально приспособлено для наших работ (нам бы палубу попросторнее), но месяц мы могли бы перебиться, а позже из Мексиканского залива должно прийти более крупное судно «Бэрч-Тайд».
Из-за тесноты на «Хью-Тайде» мы не осуществили многие свои планы. Единственный фургон служил нам одновременно лабораторией для проявления пленки, хранилищем фото- и киноаппаратуры, а также мастерской для ремонта электронной аппаратуры и механического оборудования. Для строения размером 2,4х2,4 метра этого было более чем достаточно. И действительно, случалось нередко так, что фургон походил на телефонную будку, куда, укрываясь, от дождя, набилось множество людей. В фургоне вдоль одной стены стоял верстак длиной 2,4 метра с выдвигающимися ящиками внизу. Специальные стеллажи занимали всю стену напротив до самого потолка. В дальнем углу оставалось небольшое пространство для холодильника, в котором хранился запас пленки. Двери были чересчур широкими, 1,5 метра — для фотолаборатории недопустимая роскошь, но в очень сжатые сроки мы не смогли придумать ничего другого. Основная часть оборудования и продуктов размещалась в трюме, туда же сложили 6 или 8 громоздких металлических ящиков с запасными частями для аппарата. В трюм судна попадали через широкий люк. Весь груз, который было небезопасно оставлять на палубе (устройство для зарядки батарей, запасные батареи, легководолазное снаряжение и др.), погрузили в трюм и кормовой кубрик. Поскольку командный мостик был невелик и забит навигационными приборами, эхолот пришлось установить в кормовом кубрике под палубой. На судне такого рода следовало бы иметь лабораторию для научной аппаратуры, но мы не могли позволить себе этого, так как на палубе требовалось свободное пространство.
Когда все погрузили, «Хью-Тайд» стал похож на огромный неуклюжий цирковой фургон, который того и гляди перевернется. Получить разрешение на выход в море можно было после того, как судно испытают на остойчивость. Представитель страховой компании осмотрел подъемное устройство, после чего понадобилось доказать, что кран, подняв значительный груз, не создаст большого дифферента на корму. Тяжелый цилиндрический буй, использующийся обычно при таких испытаниях, в феврале, как всегда, лежал на причале. Считалось, что он весит около 10 тонн. Кран легко подцепил буй и стал «макать» его в воду на расстоянии 10 метров от кормы и под некоторым углом к диаметральной плоскости судна. Дифферент возникал, но он был настолько незначителен, что не вызвал опасений у инспектора. В конце концов все убедились, что грузоподъемное устройство вполне надежно и что тяжелый кран не нарушит остойчивости судна.
Значительную часть необходимого оборудования, которое не удалось разместить на борту «Хью-Тайда», пришлось оставить на причале. Оно пригодится, когда вернемся: к тому времени в нашем распоряжении будет «Бэрч-Тайд». Мы оставили компрессор для зарядки баллонов аквалангов, запасные баллоны, а также запасные грузы и масло.
К счастью, в программе первого месяца работ не предусматривались длинные переходы и сложные условия плавания. Мы радовались возможности научиться использовать снаряжение, приобрести навыки прежде, чем окажемся в более сложной обстановке.
Во второй половине дня пронзительно взвыла судовая сирена, матрос сбросил с кнехта последний швартовый конец и «Хью-Тайд» лихо отошел от стенки, держа курс на Сан-Диего, расположенный в ста милях южнее.
Мы втроем стояли на берегу и смотрели на необычное судно, на котором яркими пятнами выделялись оранжевый кран и желтое «Ныряющее блюдце». Судно двигалось вдоль длинного пирса к главному каналу. Мы отказались от предложения отправиться на борту «Хью-Тайда» (плавание должно было продолжаться 10 часов), так как решили провести это время в кругу семей, которым почти не уделяли внимания в течение последней недели с лишним. В Сан-Диего отправились на автомобилях. Мы считали, что успеем еще покататься на пароходе.
На следующее утро судно прибыло в порт Сан-Диего и ошвартовалось у причала Би-Стрит. Мы должны были занять место в углу причала рядом с Флипом — специально оборудованным для института Скриппса плашкоутом. Это странное судно, похожее на гигантский карандаш длиной 106 метров, занимало весь конец причала. Ширина его около 4,5 метра. В носовой части судна находятся помещения для команды и машинное отделение, ее длина 15 метров, а ширина примерно 9. Когда Флип в море занимает вертикальное положение, эта часть оказывается над водой, а остальная погружается, что делает судно необычайно устойчивым. Благодаря этой особенности Флип — чрезвычайно удобная морская лаборатория, не боящаяся штормовой погоды: почти не ощущается качка, а вертикальное перемещение не превышает 0,3—0,6 метра. Кроме того, Флип служит превосходной платформой для прослушивания звуков под водой, так как на самом судне фактически не слышно никаких посторонних шумов.
К обеду на «Хью-Тайде, особенно на том участке палубы, где стояло «Блюдце», яблоку негде было упасть: столько на нем собралось ученых, техников, репортеров и просто любопытных, узнавших о нашем прибытии в Сан-Диего. Два или три техника, представлявшие лабораторию электроники, устанавливали приборы для измерения температуры воды, скорости течений, а также устройства для связи. Французы охотно помогали нам, но иногда было видно по их лицам, что они расстроены тем, что слишком много народа желает ознакомиться с «Блюдцем». А все потому, что отношение посетителей к аппарату было чисто потребительским. К числу требующихся доделок относился дополнительный ввод с сальником, который не пропускал бы воду. Он понадобился для обеспечения новых приборов, которые устанавливались снаружи аппарата. Таким образом, общее количество проводов, проходящих сквозь прочный корпус, стало 26. За вводами операторы следили особенно внимательно, поскольку от их прочности и водонепроницаемости зависела жизнь экипажа.
После обеда несколько ученых из института Скриппса и лаборатории электроники пришли на судно посмотреть, что уже сделано, и обсудить предстоящие научные работы. Доктор Э. Л. (Джерри) Уинтерер — всегда улыбающийся, жизнерадостный молодой человек с песочного цвета волосами — был опытным геологом. Он рассчитывал глубже изучить современные геологические процессы, скрытые толщей воды, и увязать их со структурами побережья Калифорнии. Доктору Уинтереру предстояло самому совершить несколько погружений, устанавливать очередность погружений для своих коллег из института Скриппса (а их была добрая дюжина) и быть посредником для остальных пяти флотских учреждений.
Представителем лаборатории электроники был доктор Роберт Ф. Дилл, специалист по морской геологии, имевший почти десятилетний опыт в подводных исследованиях. Почти половина предполагаемых погружений отводилась ученым лаборатории электроники, поэтому его присутствие очень помогло нам при составлении графика операций на первый месяц. Доктор Дилл успел совершить ряд погружений на «Ныряющем блюдце» и «Триесте-I» задолго до того, как их доставили в Соединенные Штаты. Он был одним из зачинателей программы подводных исследований среди сотрудников лаборатории электроники и сделал немало для ее осуществления с помощью «Ныряющего блюдца».
Доктор Уинтерер принялся разъяснять график погружений. Он считал, что удастся использовать все дни, кроме воскресений. Первые две недели должны пойти на раскачку. Затем наш плавучий дом пройдет 60 миль на север вдоль побережья, чтобы совершить ряд погружений, в том числе возле крайних, расположенных ближе к Сан-Николасу островов. Закончить работы предполагалось в Лонг-Биче в конце ноября. Туда как раз прибудет «Бэрч-Тайд», на который мы перебазируемся. Мы проверили список ученых и выяснили, какого рода работы каждый из них будет производить во время погружений. Доктор Уинтерер решил осуществить первое погружение в каньоне Скриппс. Хотя этот узкий каньон и был хорошо изучен во время экспедиции на «Ныряющем блюдце», было желательно выяснить, влияет ли смена сезонов на количество взвеси в нем или ее перемещение, а также изучить рельеф и иные особенности. Кроме того, необходимо было проверить предположения относительно скорости течений на различных глубинах в этом и других, сходных с ним каньонах. Одним из ученых, которых особенно интересовал подобный вопрос, был доктор Дуглас Инман из института Скриппса, слывший специалистом по осадкам и исследованию процессов в прибрежных районах. Он уже изучал скорость и направление течений в головной части каньона-Скриппс, используя водолазов, а на более значительных глубинах — при помощи поставленных на якорь устройств. После погружения доктора Инмана предстояло спускаться доктору Шепарду, а затем доктору Диллу.
Таким образом, первая серия погружений должна была производиться с чисто геологическими целями, для чего не требовалось иной аппаратуры, кроме обычно находившейся на борту «Ныряющего блюдца».
