Пока мы ныряли в мексиканских водах, Кен с Вэлом сконструировали специальное устройство для лаборатории гидроакустики ВМФ США, а также изготовили особого рода кронштейн для монтажа громоздкой шумоизмерительной аппаратуры на «Блюдце». Полгода назад Вэл и я обсуждали вместе с инженерами-гидроакустиками конструкцию такого приспособления и способ производства измерений. Мы набросали несколько эскизов, но, поскольку некоторые размеры «Блюдца» были не известны, окончательный чертеж не изготовляли. Одно из условий заключалось в том, чтобы кронштейн можно было сбросить в случае, если «Блюдце» за что-нибудь зацепится. Поэтому Вэл решил, что крепить кронштейн лучше всего при помощи разрывных болтов.
«Бэрч-Тайд» пришел в понедельник, и до конца недели мы успели осуществить четыре запланированных погружения. После завершения последнего погружения (на «Блюдце» находился доктор Шепард) мы начали готовить аппарат для производства гидроакустических наблюдений. Сделав нужные измерения, Кен установил кронштейн на корпусе «Блюдца», при этом пришлось снять два передних обтекателя из стеклопластика. Кронштейн служил для укрепления на нем 3-метровой стрелы, поддерживающей расположенное перпендикулярно ей шумоизмерительное устройство длиной 4,5 метра. Ученые лаборатории гидроакустики хотели, чтобы устройство, поворачиваясь на 90°, могло занимать как горизонтальное, так и вертикальное положение, тогда приборы, в том числе гидрофоны, смогут улавливать звуки в любой плоскости. Для вращения устройства использовался легкий, но достаточно мощный гидравлический привод. На «Блюдце» имелась запасная гидравлическая линия, к ней-то Кен и подключил его. Кен был превосходным механиком. Он обрезал имевший четыре ноги кронштейн и приладил его к носовой части «Блюдца». Я обещал ему неделю отпуска, как только кронштейн будет установлен. Он не видел свою семью с самого рождества и в тот же вечер отправился в Норфолк.
Группа специалистов из лаборатории гидроакустики, прибывшая из Нью-Лондона в субботу, приступила к монтажу аппаратуры внутри и снаружи «Блюдца». Девятерым из них предстояло совершать погружения, собирать и обрабатывать данные, а также помогать нам в осуществлении месячной программы работ. Дело в том, что ряд сотрудников лаборатории электроники интересовался гидроакустическими измерениями. Они рассчитывали произвести подводные исследования вслед за гидроакустиками с помощью той же аппаратуры. Гидроакустики могли в случае надобности обратиться за помощью к специалистам из лаборатории электроники, если бы понадобились какие-нибудь инструменты или оборудование.
В субботу поздно вечером прибыла моя семья. Полет был не совсем удачный: из-за тумана самолет из Бостона дошел только до Лос-Анджелеса, а оттуда пришлось долго добираться на автобусе. В 3 часа утра мы приехали домой, в Ла-Холью. Я еще спал ангельским сном, как вдруг рано утром зазвонил телефон. Это звонил Ральф Остин, руководитель группы гидроакустиков.
— Извини за беспокойство, только у нас что-то ничего не получается с кронштейном, который вы поставили. Мы с Эдом считаем, что вряд ли удастся установить аппаратуру на эту штуковину. Может, ты приедешь сюда и сам посмотришь, — пояснил Ральф.
— Ага,— отозвался я, еще не проснувшись окончательно.— Буду через час.
На мотороллере я поехал к причалу, принадлежащему лаборатории электроники. Вокруг «Блюдца» собралась целая толпа инженеров и техников. В их числе были Гастон и Каноэ, которые с ужасом смотрели на многочисленные приборы, которые предстояло установить на «Блюдце».
— Видишь ли,— произнес Эд Эйприл, указывая на кронштейн,— гидравлический привод установлен так, что стрела не будет поворачиваться как следует. И потом я сомневаюсь, что на эти болты можно положиться. Вряд ли все они оторвутся при взрыве. А что будет, если хоть один уцелеет? Аппаратура, очевидно, останется на корпусе. Кроме того, кронштейн жидковат и вряд ли выдержит стрелу и остальное оборудование.
Эд ткнул пальцем в сторону алюминиевой трубы и Т-образной траверсы, поддерживающей гидрофонную аппаратуру.
— Возможно, ты прав,— отозвался я, осмотрев стойку.— У нас не было возможности испытать эту деталь, так как только вчера закончили погружения. Что ты предлагаешь?
— Может быть, стоит усилить кронштейн и переставить привод? Мне придется поломать голову над тем, как в случае надобности отбросить гидрофоны, но чтобы кронштейн остался на корпусе «Блюдца». На это уйдет, наверно, день-два.
— О-кей,— ответил я, несколько удрученный.
А мы-то рассчитывали совершить до конца месяца несколько погружений, чтобы наверстать время, затраченное на переход из Сан-Лукаса. Мы и в феврале сделали всего пятнадцать погружений.
Но надо было приниматься за дело. Новые погружения должны были отличаться от предыдущих; Гастон, поскольку не было нужды в освещении, фото- и кинокамерах, механической руке и магнитофоне, успел снять с аппарата все лишнее оборудование, чтобы облегчить его. Он вытащил запасной баллон с кислородом, гидрофон, маячок-мигалку, аккумуляторы, весившие свыше 20 килограммов. При помощи Джерри Гастон демонтировал манипулятор, счетчик скорости течений, прожектор, 35-миллиметровую камеру и запасные балластные грузы, облегчив в общей сложности аппарат на 50 килограммов.
Вместо обычного оборудования, установленного в «Блюдце» техником из лаборатории гидроакустики, пришлось поставить свое — усилитель, батареи, присоединительный щиток, осциллоскоп, дифференциальный глубиномер и счетчик. Все это хозяйство весило 51 килограмм, почти столько же, сколько снятое с аппарата. Для некоторых опытов требовался еще 7-ка-нальный магнитофон. А снаружи, кроме того, нужно было установить стрелу и гидрофоны, которые потянут килограммов 16—18. В результате оказалось, что вес каждого из членов экипажа не должен превышать 75 килограммов. На монтаж всех приборов ушло полтора дня, но мы все-таки сумели сделать необходимые переделки.
На следующий день рано утром мы направились к месту производства подводных работ. После долгих поисков и консультаций со специалистами нашли милях в 30 южнее Сан-Диего довольно спокойный участок, где глубина не превышала 800 метров. Мы снова были в мексиканских территориальных водах и снова следовало испрашивать разрешение мексиканского правительства, хотя работать мы собирались не ближе чем в 6—8 милях от берега. К счастью, оказалось, что не надо проходить проверку и таможенный досмотр всякий раз, как мы пойдем к месту исследований.
К 10.30 мы добрались до нужного места. Погода была отличной, море спокойным. Проблема монтажа кронштейна с аппаратурой оставалась все еще не решенной окончательно. Механизм для сбрасывания состоял из шарнирного стопора, укрепленного на конце стрелы. Если приводили в действие манипулятор, то натягивался трос, освобождающий кольцо на шарнире. Для страховки Гастон прикрепил трос, связанный с балластным грузом, к разъединяющему устройству, так что, если бы подвела гидравлика, освободиться от кронштейна можно было бы вручную. Хитроумно задуманная система, когда мы испробовали ее, не сработала. Алюминиевые поверхности плохо скользили, да и вообще конструкция всего устройства оказалась не вполне удачной. Каноэ не хотел совершать погружения до тех пор, пока не наладят механизм сбрасывания. Они с Гастоном начали, было, спорить, но, поскольку Каноэ был прав, а также потому, что он был единственным оператором «Блюдца», пришлось прислушаться к его предложениям. Я с неохотой сообщил Ральфу и Эду, что кронштейн нас не устраивает и что в интересах безопасности следует вернуться в порт и испробовать более удачное приспособление.
До конца недели мы делали в мастерской лаборатории электроники более прочный кронштейн. Конструкцию сбрасывающего механизма изменили при участии Каноэ и Гастона. Но и на этот раз не было уверенности в том, что новый способ сбрасывания кронштейна достаточно надежен. После нескольких попыток мы заметили, что контрольные провода, подключенные к электрической сети аппарата, отключаются не каждый раз. Казалось сомнительным, что проводники выдернутся из штепсельных разъемов, если акустическая аппаратура зацепится за что-либо и «Блюдцу» придется срочно всплывать. Мы обратились тогда к технике, применяемой в космических устройствах. Одна фирма в Лос-Анджелесе изготавливала взрывные резаки, которые с успехом использовались в космических аппаратах. Такой резак представлял собой стягивающий провода хомут, снабженный ножом, который при взрыве небольшого заряда перерубал провода. Эти резаки посоветовал использовать Ларри, который на флоте долгое время имел дело с взрывчаткой. Мы срочно заказали 4 резака и, когда получили их, один подвергли гидравлическим испытаниям. После нескольких циклов Ларри извлек резак из камеры с давлением 28 килограммов на кубический сантиметр и произвел пробный взрыв в воде. Заряд сработал четко, но сила удара была незначительной, поскольку резаки конструировались с таким расчетом, чтобы не нарушить устойчивость космического аппарата. Я заметил, что Каноэ относится довольно скептически к нему. Ларри долго объяснял ему, что резак надежен, поскольку он снабжен дублирующим подрывным зарядом. Но Каноэ было трудно убедить, очевидно, потому, что, чем дольше работаешь под водой, тем с большим недоверием относишься к разным мудреным приборам. И то правда: многие устройства в действительности не так хороши, как их расхваливают. Однако мы были уверены, что наш резак сработает в случае необходимости, хотя и хотелось, чтобы такой необходимости не возникло.
К субботе кронштейн, сбрасывающий механизм и резак смонтировали, испробовали устройство и убедились, что при помощи привода, управляющего механической рукой, можно легко освобождаться от кронштейна. Для страховки кронштейн был привязан тросом к 180-килограммовому грузу для аварийного всплытия. Так что и стрелу, и гидрофоны сорвало бы такой тяжестью в случае, если бы гидравлическая система не сработала.
Вопреки всем задержкам, в понедельник, 1 марта, в 6 часов утра, мы вышли из порта Сан-Диего, готовые произвести еще несколько погружений. Мы рассчитывали, что сделаем один спуск в заливе Дескансо, переночуем и, произведя пораньше еще одно погружение, вернемся назад. Мы с Ральфом Остином решили, что гидроакустики изучат и обработают данные на берегу, где имеется необходимое оборудование. Сначала я надеялся, что нам удастся остаться здесь в течение 3—4 дней, чтобы не терять всякий раз по 6 часов на переход, однако разумнее было пробыть тут 2 дня и один вечер, к тому же мы не были уверены, что гидроакустическая аппаратура окажется исправной.
Наблюдателем во время первого погружения был Джерри Ассард, сотрудник акустического отдела. Он объяснил Каноэ, что именно намерен делать.
— Как только мы погрузимся, — начал он, — «Бэрч-Тайд» отойдет в сторону. Рядом останется лишь катер. Когда все успокоится, я включу гидрофоны и попробую выяснить, слышны ли какие-нибудь звуки. Скорее всего шумов будет много и включить приборы придется, когда мы достигнем глубины 100 метров. На глубине 300 метров я буду производить акустические измерения.
Каноэ кивнул. Пока ему все казалось простым.
— После этого, — продолжал Джерри, — вы остановите «Блюдце» на глубине 300 метров и выключите все механизмы. Производить звуковые измерения будем во время подъема, аппарат каждые 15 минут должен подниматься не более чем на 4,5 метра.
Для Каноэ это было несложно. Работая с доктором Бархемом, он управлял «Блюдцем» так умело, что в минуту оно поднималось всего на несколько сантиметров. Теперь же требовалось удерживать аппарат на заданной глубине по меньшей мере в течение 15 минут.
— Через 15 минут мы поставим гидрофоны в горизонтальное положение и снова произведем измерения. Затем «Блюдце» надо повернуть в горизонтальной плоскости на 90°, для того чтобы уточнить местоположение источника звука. После этого мы подвсплывем на глубину 150 метров, затем — на 100 метров и на каждом горизонте повторим всю процедуру.
— Дело возможное, — улыбнулся Каноэ, —но, пожалуй, сложное. Поживем — увидим, что выйдет.
Закончив разговор, мы с Джерри подошли к «Блюдцу». В эту минуту судно начало сбавлять ход: мы приближались к точке, которую отметил на карте Ральф, поблизости от глубины 324 метра.
— Расскажите мне вкратце о своей задаче и о работе аппаратуры,— попросил я Джерри.
— Шесть гидрофонов расположены так, чтобы наиболее оптимальным образом использовать 45-метровую длину устройства. Все они прикреплены к алюминиевой трубе. Как видите, от каждого идет проводник к гнезду на корпусе аппарата. Эти приборы чрезвычайно чувствительны. Сигналы, пойманные ими, проходят через фильтры, усиливаются, а затем записываются на пленку. Я буду прослушивать эти звуки и наблюдать за контрольными счетчиками каждого гидрофона.
— Но какое отношение к изменению звуковых сигналов имеет вращение стрелы?
— Видите ли, мы пытаемся измерить естественные шумы, всегда существующие в океане, но исключив при этом шумы от судов, подводных лодок и даже самого «Блюдца». Мы отыскали одну подковообразную бухту с высоким подводным хребтом, где будем избавлены от искусственных звуков. Если сделать два измерения в горизонтальной плоскости под углом 90° и не делать в другой плоскости, то можно установить источник интересующего нас шума, но узнать точное его местоположение, пожалуй, нельзя. Мы полагаем, что «Блюдце» будет достаточно удобной платформой для акустических наблюдений.
— Ясно. Похоже, вы придумали что-то новое. А я думал, что ваши коллеги производят измерение шумов окружающей среды только с надводных судов или при помощи буев. Разве такие измерения не достаточно надежны?
— Действительно, мы занимаемся такими измерениями, но нам мешают шумы, которые производят кабели, само судно, и другие посторонние звуки. Мы еще не делали таких точных опытов с пеленгованием шума, какие рассчитываем сделать с помощью «Блюдца». Да и не только мы.
— По данным эхолота, глубина 138 метров,— послышался в динамике голос Эрла.— Это место вас устраивает?
Я взял портативный приемо-передатчик: «Похоже, место подходящее. Далеко ли до хребта?».
— Мили четыре.
— Отлично. Здесь и встанем.
Мы с Ральфом еще прежде договорились о том, чтобы судно отошло от места, где будут измеряться шумы, поскольку, даже находясь в дрейфе оно производит достаточно много звуков: капитан не хотел стопорить главные механизмы, кроме того, должен постоянно работать один генератор. Тихих судов не бывает, если речь идет о гидроакустических наблюдениях. Надо было отойти куда-нибудь в сторону. Правда, в этом случае, если что-то произойдет с «Блюдцем», мы сможем подойти к нему лишь через 15—20 минут. Нашли место, где узкая, вытянутая и крутая подводная гряда образовывала как бы чашу залива Дескансо. Нам казалось, что здесь аппарат будет огражден от посторонних шумов. Район казался пустынным, судов вокруг не было, но в 6—8 милях мористее пролегал путь, каким ходят океанские пароходы,— это могло доставить немало хлопот гидроакустикам. Для других ученых, которым предстояло в конце недели изучать электромагнитные шумы, этот факт не имел решающего значения.
Все было готово к спуску. Джерри влез в «Блюдце», напичканное приборами. Сев лицом к корме, он следил за приборами, укрепленными на цистерне с водой. Смотреть в иллюминатор ему было незачем; кроме того, таким образом он сохранял равновесие «Блюдца», как сказал Каноэ.
Мы развернули аппарат на правую раковину судна. Гидрофонное устройство выходило за борт и при повороте крана в сторону кормы не задевало судно. В этот момент Каноэ, оператор «Блюдца», поднял Т-образную стрелу с гидрофонами, чтобы уменьшить нагрузку на корпус аппарата при спуске на воду. Море по-прежнему было спокойным, шла только длинная, спокойная зыбь, к которой мы уже привыкли. Я сделал знак Кену опускать стрелу крана и раскрыл гак. «Блюдце» плавно легло на воду, выставив вперед Т-образную стрелу. Гастон сообщил, что все в порядке, и водолаз освободил «Блюдце» от стропов. Подождав минуты две, мы взяли курс на вест, оставив на воде «Шезам» с Джерри Бэрнеттом и одним сотрудником лаборатории гидроакустики. Следить за «Блюдцем» не было особой необходимости, поскольку оно должно было перемещаться только по вертикали. Разумеется, если катер отнесет ветром в сторону, он должен вернуться на прежнее место. С первого взгляда это казалось непростой задачей, поскольку в 6 милях от берега найти береговые ориентиры трудно.
Удалившись от места погружения на несколько миль, мы едва видели «Шезам» (мешало солнце). В 8—10 милях от берега эхолот стал показывать увеличение глубины: это означало, что мы перевалили через гребень подводного хребта. Эрл выключил машины, и судно некоторое время двигалось по инерции.
— По моим расчетам, мы отошли от «Блюдца» на 4,7 мили, — сказал он. — Мы шли 24 минуты. Есть ли радиосвязь с «Шезамом»?
— Попробую.
— «Шезам», вызывает «Бэрч-Тайд», — проговорил я в микрофон, одновременно пытаясь увидеть белый корпус катера, но так и не разглядел.
— «Бэрч-Тайд»! Говорит «Шезам». Слышу вас хорошо. Как меня слышите?
— Отлично, Джерри. Я тебя слышу, но катер не вижу.
— О-кей. «Блюдце» докладывает, что даже на глубине 100 метров слишком много шумов, чтобы проверить приборы. Они спускаются на 300 метров. Очевидно, уже достигли этой глубины.
Ага! Наконец-то я обнаружил «Шезам» на фоне холмов, над которыми возвышалась гора. Время от времени в продолжение двух часов мы получали донесения с борта «Блюдца», передаваемые нам через «Шезам». Поднялся легкий бриз, и «Шезам» начало сносить, но включать мотор во время работы на «Блюдце» нельзя. Было бы лучше, если бы экипаж «Шезама» знал, когда заканчивается цикл измерений, чтобы в промежутках между циклами передвинуться и занять позицию над аппаратом. Телефонная связь с «Блюдцем» сейчас имела важное значение.
Но вот с борта «Шезама» получено донесение: «Блюдце» поднимается на поверхность из-за неполадок в акустическом устройстве. К тому времени, как мы добрались до «Шезама», аппарат поднялся на поверхность и катер уже 10 минут находился поблизости от него.
Джерри Ассард рассказал, что в самом начале уровень шума, производимого судном, был настолько велик, что до глубины 150 метров совсем невозможно было проводить измерения. Они продолжали погружаться до 300 метров, но и на этой глубине, как только Джерри пытался произвести измерения, в гидрофонах появлялись сильные помехи.
— Дело в том,— продолжал Джерри,— что один из гидрофонов излучал колебания с частотой около 500 герц. Эти колебания передались алюминиевой трубе, а от нее соседнему гидрофону. Я не успел ничего предпринять, как все гидрофоны начали резонировать.
— А нет ли способа изолировать генерирующий гидрофон? — спросил я.
— Надеюсь, это удастся, если подвесить гидрофоны на эластичные резиновые держатели, чтобы погасить колебания, но, боюсь, что помехи вызывает и электромагнитное поле.
— Удалось ли тебе выяснить, работает ли вся система? — спросил Ральф.
— Я снял наушники и вставил их прямо в фильтры, а потом в усилители и услышал какой-то шум. Потом постучал по корпусу «Блюдца», и стук передался в наушники.
— Насколько устойчиво было «Блюдце»? — спросил я. — Можно ли было шевелиться или пришлось сидеть неподвижно?
— Я чувствовал себя гораздо свободнее, чем ожидал. Мог дотянуться до усилителей, не боясь нарушить равновесие аппарата. Каноэ выключал электродвигатель, гидравлическую помпу, гидрокомпас и водяной насос.
— «Блюдце» вело себя как обычно, несмотря на лишний груз, так что при подъеме никаких трудностей не было,— прибавил Каноэ.— По-моему, дело у нас пойдет.
«Блюдце» не дошло до дна 30 метров, мы сначала не хотели спускаться дальше, поскольку не были уверены в том, что стрела не помешает маневрированию. Но Каноэ чувствовал, что «Блюдце» послушно ему. Пожалуй, аппарат оказался неплохой подводной лабораторией. Если техники из лаборатории гидроакустики наладят свои приборы, то будут довольны им.
Весь вечер акустики возились со своими приборами. К утру с берега задул крепкий северо-западный ветер, нагоняя волну. Временами порывы достигали 30 узлов. Волны достигали уже 1,5 метра в высоту. Ральф полагал, что лучше всего вернуться домой и попытать удачи на следующий день. Мы взяли курс на север. Это был первый день в 1965 году, который мы потеряли из-за погоды, и четвертый или пятый — за все время, пока мы работали с «Блюдцем». Весна приближалась, и следовало ждать ненастных ветреных дней.
В среду утром мы находились у Сан-Диего. Шла зыбь, но волны были не слишком высокими. Мы радовались погожему дню: значит, погружения состоятся. Во время перехода в бухту Дескансо мы сменили часть акустической аппаратуры и установили приборы для электромагнитных измерений. Наблюдателем на этот раз был Мануэль Финкл, руководитель группы электромагнитных измерений. Электромагнитная аппаратура была сходна с гидроакустической. Разница заключалась в том, что вдобавок использовался осциллограф и 7-канальный магнитофон. Наблюдателю приходилось класть осциллограф на колени: свободного места не было. Мануэль рассчитывал записать электромагнитные шумы моря в диапазоне от 5 до 1000 герц. В атмосфере электромагнитные помехи возникают в результате разрядов молний и создают шумовой фон, который можно обнаружить за тысячи миль. Одна из задач лаборатории гидроакустики заключалась в том, чтобы измерить эти сигналы, проникающие в морскую воду и ослабленные в ней. Большинство наблюдений в диапазоне сверхнизких частот производилось в основном в атмосфере и очень редко в воде. Сотрудники лаборатории гидроакустики производили такие измерения с помощью буксируемых устройств, которые не погружались на глубину свыше 300 метров. Следовало учесть, что океанские течения могут являться проводниками для магнитных силовых линий земли и мешать, таким образом, измерению электромагнитных помех. Кроме того, радиация, а также сигналы, возникающие, например, в результате электромагнитной деятельности Земли, могут оказать известное влияние на измерения электромагнитных шумов.
Вместо алюминиевой трубы пришлось укрепить снаружи трубу из стеклопластика длиной тоже 4,5 метра, но только с двумя электродами: на каждом конце находилось по диску — сенсорному устройству. От них отходило два проводника. Ученые, в частности, хотели сравнить результаты, полученные при использовании электродов из угля, нержавеющей стали, бронзо-керамических, из двухлористого серебра.
— В начале погружения «Блюдце» надо «подвесить» на стропе на глубине 3 метра,— объяснял Мэнни,— чтобы я смог отрегулировать приборы. После этого мы опустимся на глубину 300 метров и начнем измерения. Поворачивать стрелу не придется, но при подъеме понадобится в течение 10 минут производить измерения через каждые 30 метров глубины.
По обычной схемы мы спустили «Блюдце» на воду, и вскоре оно начало погружаться. Ларри принял на себя командование «Шезамом». Джо Томпсон находился в воде. Он делал фото- и киносъемку для документального фильма. Я вернулся на мостик, чтобы следить за ходом операции и поддерживать связь с «Блюдцем». «Бэрч-Тайд» удалился от места работ всего на милю, поскольку на таком расстоянии производимые им шумы не влияли на измерения.
Время от времени я прослушивал радио по УКВ. Иногда канал был буквально забит. В Мексике мы очень часто обходились без позывных: команды и донесения — с кормы, с мостика, с «Шезама» — поступали так быстро, что на соблюдение формальностей не хватало времени. Если бы кто-нибудь послушал нас со стороны, то вряд ли понял бы, чем мы занимаемся. Нам тоже не раз приходилось слушать довольно странные переговоры, когда мы ожидали донесений с борта «Блюдца». Когда в эфире было сравнительно спокойно, мы часто слышали отчетливый приятный голос, похожий на голос Уолтера Хьюстона. И было такое впечатление, что говорящий находится где-то совсем рядом.
— Говорит Старый Охотник с Аляски. Сижу в своей хижине в Номе. Снегу на дворе предостаточно, но дома у меня тепло и уютно.
Голос продолжал некоторое время говорить, описывая какую-нибудь вымышленную сцену, потом умолкал в ожидании ответа. Мы ни разу не услышали собеседника: очевидно, он находился за пределами радиуса действия нашей рации. Позднее мы снова слышали этот голос: однажды говорящий назвался «Старым Рыбаком», в другой раз — «техасским полковником». Эти передачи вносили разнообразие в нашу жизнь. Правда, мы так и не поняли, о чем шла речь.
Экипажу «Шезама» удавалось держаться над «Блюдцем», через каждые 10 минут включая мотор, чтобы пройти расстояние, на которое отнесло катер, и налаживая связь с аппаратом. Докладывать было почти не о чем. Сделав серию измерений, «Блюдце» поднималось каждый раз на 30 метров. Для подъема гидронавты использовали водометные движители — так быстрее, чем путем изменения плавучести. Наконец, спустя 3,5 часа, они поднялись на глубину 30 метров и заняли позицию для измерения шумов, производимых «Бэрч-Тайдом». Мы медленно прошли над аппаратом. С его борта доложили, что помехи особенно сильны в диапазоне 60 герц. Виной тому были генераторы, установленные на судне.
Когда «Блюдце» подняли на борт «Бэрч-Тайда», Мэнни сообщил, что операция прошла удачно. Он сумел произвести все нужные измерения. Но установить, насколько ценны данные, удастся, когда записи на магнитной пленке обработают с помощью специальной аппаратуры в лаборатории электроники.
В тот вечер мы дрейфовали неподалеку от побережья, рассчитывая сделать утром еще одно погружение. Техники должны были установить электроды из иного материала. Судя по всему, нам удастся остаться на двое суток в море, а затем сменить в порту наблюдателей, вернуться и, может быть, осуществить еще два погружения. Но такое расписание оказалось слишком утомительным для нашего единственного оператора. Фред надеялся, что раза два в качестве оператора можно использовать Джо или Ларри, имеющих некоторый опыт управления аппаратом, правда, в тех случаях, когда это позволил бы рельеф дна. Однако Каноэ заявил, что окончательное решение остается за Кусто, который находится во Франции.
Мы сделали три погружения и, быстро сменив в пятницу вечером наблюдателей, решили совершить еще одно — шестое за неделю. Погода была превосходной, и мы не хотели терять времени зря. Джерри Ассард развесил свои гидрофоны и после нескольких проверок сумел отделаться от нежелательных помех, укрепив каждый из приемников на эластическом кабеле.
Когда мы обогнули волнолом и взяли курс на юг, навстречу нам шла умеренная плавная зыбь. К тому времени, как мы добрались до бухты Дескансо, море несколько успокоилось, не было крутых гребней на волнах зыби, стих ветер. По моим расчетам, высота волн составляла 2,0—2,5 метра, но шли они так медленно, что крановщик легко мог приноровиться к их ритму.
Было еще прежде решено, что если на месте погружения установить контрольный буй, то «Шезам» сможет по нему ориентироваться и даже швартоваться к нему. Иначе говоря, «Шезаму» не пришлось бы включать двигатель и даже гидролокатор. Ученые, занимавшиеся электромагнитными измерениями, потом рассказывали, что на лентах, регистрировавших помехи, сигналы гидролокатора также отмечались в виде заметных выступов.
Джерри Ассард влез в аппарат, и без излишних промедлений «Блюдце» закупорили и опустили на воду. После обычной проверки оттяжка и стропы были отданы. В «Шезаме» остался Джерри Бэрнетт. Приближался полдень, Маленький Джо уже накрывал на стол. В динамике послышался клич: «Завтрак готов. Завтрак готов». Эрл отвел «Бэрч-Тайд» на 2,5 мили в сторону, поближе к подводному хребту, чтобы не мешать «Блюдцу». Я остался на мостике обеспечивать радиосвязь. Эрл застопорил двигатели. Судно двигалось по инерции, пока не потеряло ход. Эрл занес в вахтенный журнал время: 12.14. Установленный на «Шезаме» радарный отражатель был четко виден на экране судового радиолокатора. Эрл оставил мостик, решив закусить. Меня сменил Ларри. В эту минуту мы услышали знакомый свист. «Неужели это «Блюдце»? — подумал я.— В чем же дело?»
И тут раздался голос Каноэ.
— «Бэрч-Тайд!» «Бэрч-Тайд»! «Блюдце» на поверхности. Срочно подойдите!
У меня внутри все опустилось. Ведь мы в нескольких милях от них — я только что смотрел в вахтенный журнал. 16 минут хода! Сначала я решил, что случился пожар, и связался с Каноэ.
— «Блюдце»! Говорит «Бэрч-Тайд»! Идем к вам. «Шезам», слышите ли меня?
— «Бэрч-Тайд»! Вас поняли! Мы закрепили буксирный трос.
Ларри крикнул вниз, вызывая Эрла и Гастона. Я перевел ручку управления на «полный вперед» и положил руль лево на борт. К тому времени, как Эрл поднялся на мостик, мы ложились на курс сближения. У него был встревоженный вид. Оба мы понимали, что не следовало так удаляться от аппарата.
Взяв микрофон, Гастон стал расспрашивать Каноэ. Вскоре он сказал:
— В «Блюдце» вода. По словам Каноэ, литров 10—15. Они сбросили аварийный балласт, но механизм сбрасывания приборов не сработал. Опасности большой нет, но надо торопиться.
Все стояли на своих местах, когда «Бэрч-Тайд» подошел кормой к «Блюдцу», чтобы поднять его. И тут мы увидели, что измерительное устройство оторвалось от кронштейна, но приборы, хотя Каноэ сбросил 180-килограммовый балласт, по-прежнему болтались внизу. «Чрезвычайно надежный» резак не сработал. Прежде чем опустить «Блюдце» на борт судна, надо было закрепить устройство. Дежурный водолаз прицепил к аппарату трос, затем разъединил контакты. Когда «Блюдце» опустилось в свое гнездо, я был счастлив.
Из люка аппарата вылез Джерри — улыбающийся и спокойный как всегда. Весь он с ног до головы был залит водой и маслом, применяющимся в гидравлических системах. Комбинезон Каноэ был также насквозь мокрым. Сняв возле стиральной машины одежду и приняв душ, они вернулись в фургон, который служил нам канцелярией, чтобы рассказать о том, как было дело.
Во время спуска аппарата гидрофоны, судя по всему, работали хорошо. «Блюдце» достигло глубины 300 метров и остановилось. Каноэ отрегулировал плавучесть таким образом, чтобы оно за 15 минут опускалось на 1—2 метра. Затем снял отсчет с гирокомпаса и выключил его. Гидравлическая помпа, всегда поддерживающая в системе давление, несколько превышающее наружное, была выключена, как и все остальные механизмы и освещение.
Оба делали первые измерения и записи. В «Блюдце» царила полная тишина. Неожиданно брызнули струи масла, смешанного с водой. Вода проникала снаружи под давлением свыше 30 килограммов на квадратный сантиметр. «Блюдце» очень скоро могло наполниться водой. Каноэ сообразил, что, вероятно, пробило запасную гидравлическую магистраль, и молниеносно перекрыл клапан, расположенный в корме. Течь прекратилась. Перегнувшись через Джерри, он оборвал страховочный трос и повернул рычаг аварийного всплытия. «Блюдце» рванулось и с бешеной скоростью стало подниматься на поверхность. Все произошло за какие-то 20 секунд. Джерри понял, что стряслась какая-то беда, но в темноте ощущал лишь одно: он весь залит гидравлической жидкостью. Затем Каноэ повернул выключатель, который должен был замкнуть подрывной резак. Повернул еще раз, выглянул в иллюминатора ничего не получилось. Гидрофоны оторвались от кронштейна, но волочились сзади. Merde! Каноэ так и думал, что этот хитрый резак не сработает. Но опасность была позади. Подъем продолжался всего 12 минут вместо обычных 20. «Блюдце» всплыло, задрав кормовую часть. Каноэ объяснил Джерри, что, очевидно, в гидравлической системе произошла утечка масла. По-скольку помпа не работала, давление в системе уменьшилось, вода прорвалась в трубопровод и оттуда проникла в корпус. Гидравлическая система на «Блюдце» открытая, с резервуаром внутри аппарата. Смесь воды с гидравлической жидкостью проникла внутрь.
Гастон подтвердил предположение Каноэ. «Виновник» происшествия был у него в руках. Это оказался тот самый гидропривод, которой мы сделали дополнительно. Никто не удосужился испытать его, а между тем на нем был клапан с сальником, который не мог выдержать значительного давления. Я удивился, что Гастон не заметил этого: ведь он редко допускал подобные промахи.
Событие напомнило нам о том, что следует весьма тщательно выбирать новое оборудование, и о том, как важно быстро принять правильное решение в таких ситуациях. И, наконец, мы убедились в том, что проект «Блюдца» удачен, так. как аппарат обеспечивает безопасность экипажа, если оператор действует в катастрофических положениях решительно.
Каноэ казался невозмутимым. Пожав плечами, словно желая сказать: «Во время работы с «Блюдцем» многого можно ожидать», он изрек свою любимую присказку: «C'est la vie scientifique» . Но я-то знал, что Каноэ озабочен. В продолжение этих четырех месяцев он совершил погружений 50 или 75, а это такая работа, на которой нельзя быть беспечным. Мне кажется, что после этого погружения он стал еще более осмотрительным. И я не осудил его.
Джерри Ассард отнесся к случившемуся как к неизбежному злу, с которым может столкнуться ученый, исследующий море. Все, кто находился на борту судна, восхищались его спокойствием и готовностью повторить погружение, как только неполадки будут устранены. Он и в самом деле заслужил это, тем более что первое его погружение длилось менее часа.
Во время перехода в порт Гастон, Джерри и Кен как следует отдраили «Блюдце». Матрацы из поролона насквозь промокли, все внутри было жирное, скользкое и пахло гидравлической жидкостью. Гастон промыл гидросистему, чтобы удалить способствующую коррозии соленую воду. К тому времени, как мы добрались до Сан-Диего, был установлен и проверен новый гидравлический привод.
Спустя некоторое время после этого события мы получили радиограмму от Кусто, где он указывал, что «Блюдцем» должен управлять лишь сотрудник Центра подводных исследований. Это сообщение огорчило Ларри и Джо, но я по достоинству оценил решение Кусто. На примере Каноэ, действовавшего разумно, мы убедились, что искусство управлять глубоководным аппаратом — не просто умение маневрировать. Нашим друзьям следовало ждать, пока будет изготовлен «Дипстар».
На следующей неделе мы произвели еще пять погружений. Наконец во время одного из них Джерри Ассарду удалось получить какие-то, похоже, полезные данные. Оно длилось 5 с половиной часов и было одним из самых продолжительных. Во время второго погружения он с Каноэ несколько часов выжидал режима тишины. Проходившие одно за другим торговые суда мешали производить измерения. Одно из них мы видели своими глазами, но второе, судя по данным радиолокатора, находилось по меньшей мере в 18 милях от «Блюдца». Когда шум от него стих, гидронавты сообщили через «Шезам», что снова слышат шум, источником которого является, должно быть, подводная лодка. В конце концов, через три часа, они, потеряв всякое терпение, всплыли на поверхность. В дни, когда на море было незначительное волнение или стоял штиль, шансы получить мало-мальски ценные данные по гидроакустике значительно увеличивались. Обычно волны и присущие морю шумы приглушали или маскировали отдаленные звуки судов, и мешали измерениям.
Погружения проходили регулярно, гидроакустики и исследователи электромагнитных шумов получали, по-видимому, важные данные. Но окончательно убедиться в том, насколько ценны измерения, они могут лишь спустя несколько месяцев, обработав эти данные. Но они, похоже, были довольны. Что же, если довольны они, довольны и мы.
К 20 марта «Блюдце», управляемое Каноэ, совершило 15 погружений с учеными лаборатории гидроакустики. Ученые и инженеры использовали самое различное и сложное оборудование, а «Блюдце» зарекомендовало себя как весьма устойчивая и довольно надежная платформа для акустических исследований, сама не производящая никаких шумов. Пожалуй, «Блюдце» было пока единственным подводным аппаратом, использовавшимся гидроакустиками.
Нам оставалось проработать здесь еще месяц с небольшим. Мы закалились и готовились к более неблагоприятной погоде. Впереди был апрель.