Иллюзии
Существование иллюзий представ ляет собой, пожалуй, наиболее серьезный вызов для принципа максимума информации. В самом деле, если восприятие миллионы лет формировалось с целью правильного отражения действительности, то откуда берутся иллюзии? Зачем они? Что это — результат какого-то несовершенства механизмов восприятия или они вытекают из самих его принципов? Тот факт, что различные виды восприятия (зрение, слух, вкусовая и тактильная чувствительность и т. д.) демонстрируют нам общие типы иллюзий, говорит в пользу последнего предположения. Здесь мы и постараемся это показать. Собственно, мы это уже отчасти и показали. Ибо что такое порог восприятия, когда стимул уже есть, а мы его еще не видим? Или адаптация, когда стимул еще есть, а мы его уже не видим? И то и другое — иллюзия, величина и само существование которой зависят от дефицита ресурсов. Правда, мы это иллюзией не называли, отчасти чтобы не смущать читателя раньше времени, отчасти же потому, что это «не принято». Как ни странно, до сих пор нет определения иллюзий, которое позволило бы их отделить от фактов «нормального восприятия». Да, честно говоря, это, видимо, и невозможно, поскольку нормального, в смысле свободного от иллюзий, восприятия не существует. Поэтому, выделяя сейчас какую-то группу фактов и называя их иллюзиями, мы просто отдаем дань сложившейся традиции. Мы рассмотрим главным образом иллюзии зрения— ввиду их наглядности и разнообразия. Многие исследователи сходятся на том, что, по-видимому, существуют только две независимые иллюзии— ассимиляция и контраст. Все остальные являются либо их следствием, либо их комбинациями. Чтобы пояснить, в чем сущность этих двух иллюзий, обратимся к классическим опытам Узнадзе (которые потом не раз повторялись в различных вариантах). Испытуемому предъявляют два круга, из которых левый несколько больше правого. В течение некоторого времени испытуемый фиксирует взгляд на этих кругах. Эти круги называют установочными. Затем вместо них ему предъявляют два одинаковых тестовых круга. Обычно эти круги ему не кажутся одинаковыми:
а) либо левый круг кажется больше правого — и тогда имеет место иллюзия ассимиляции (уподобления): тестовые круги как бы уподобляются установочным:
б) либо левый круг кажется меньше правого — и тогда имеет место иллюзия контраста.
Чтобы понять, почему в одних случаях возникает ассимиляция, в других — контраст, рассмотрим уже знакомый нам пример восприятия черного и белого цвета.
Пусть фоновый (установочный) стимул был белым. Спрашивается, как после него будет восприниматься серый стимул, т. е. стимул, для которого значение р лежит между нулем и единицей? Если при этом шарик оказывается справа от вершины энтропийного холма, то он скатывается вправо, т. е. ассимилируется установочным стимулом хи серый цвет воспринимается как белый. Если же шарик оказывается слева от вершины, то он ассимилируется стимулом — контрастным к установочному, серый цвет воспринимается как черный. При этом само положение вершины зависит от факторов, входящих в квадратную скобку выражения , в частности от адаптации. Поэтому чем сильнее был установочный стимул, чем больше была его площадь, длительность, интенсивность, а значит, и относительный вес , тем ближе вершина холма к х, тем вероятнее, что серый стимул будет восприниматься как черный хо, т. е. контрастный к установочному. Например, если после длительного пребывания на свету мы попадаем в темное помещение, то в первое время ничего не видим. Это значит, что все оттенки серого цвета, позволяющие различать предметы, кажутся нам одинаково черными, т. е. ассимилируются стимулом х0. Но по мере адаптации к темноте р(х0) растет, р(Х) уменьшается и вершина холма смещается влево, эффект ассимиляции серого черным уменьшается. Все больше и больше оттенков серого цвета отделяется от фона и воспринимаются нами как светлое, т. е. как контрастное к черному х0.Все сказанное справедливо не только по отношению к цвету, но и к другим признакам: размерам, температуре, интенсивности, высоте звука и т. п. Во всех случаях действует правило: слабый фоновый стимул способствует ассимиляции, сильный — контрасту. Специально следует сказать о представлениях, которые можно рассматривать как стимулы, идущие не из внешней среды, а из внутренней, из памяти, из прошлого опыта организма. Как правило, это стимулы слабые, поэтому они вызывают эффект ассимиляции близких внешних стимулов. Рассмотрим подробнее некоторые наиболее известные виды иллюзий, порождаемые ассимиляцией и контрастом. Со времен Ньютона и Локка исследователей, занимавшихся восприятием, неизменно привлекал следующий эффектный опыт: опустите левую руку в холодную воду, правую — в горячую. Дайте им привыкнуть к температуре воды. После этого перенесите обе руки в воду средней температуры. Левой руке она покажется теплой, правой — прохладной. Подумайте только: одна и та же вода воспринимается одновременно и как теплая, и как прохладная! Для некоторых исследователей этот факт служил основанием для пессимистического вывода о недостоверности и обманчивости наших ощущений, невозможности полагаться на них при оценке объективных качеств вещей. Однако не будем спешить с выводами и покажем сначала, что в этой обманчивости есть определенная закономерность. Мы встретим здесь нечто похожее: центральный круг кажется больше, когда он окружен маленькими кружками, чем тот же круг в окружении больших. Можно приводить подобные примеры еще и еще, но ограничимся пока этими. Обратим внимание на то, что физиологические механизмы восприятия температуры, размеров и цвета совершенно различны, между тем как наблюдаемая закономерность одна и та же: видимое значение признака (температура, размер, цвет) отклоняется от действительного в сторону, контрастную к фону. Иллюзия контраста служит родоначальником многих других иллюзий, на первый взгляд совершенно с ней не связанных. Чтобы показать это, мы построили несложное вычислительное устройство, моделирующее процесс восприятия. В качестве алгоритма восприятия мы заложили в него выражение. И убедились, что если подать на вход модели объективный стимул (какое-нибудь черно-белое изображение), то на выходе (на экране или на фотопластинке) получается субъективный образ этого стимула со всеми свойственными ему чертами, в том числе с иллюзиями, если они есть. Вы можете продемонстрировать ее в динамике: сначала начертить четыре длинные параллельные линии и дать возможность всем желающим убедиться, что они действительно параллельны. А потом пересечь их косыми отрезками, как показано на рисунке. Параллельности как не бывало! Отрезки стремятся «развернуть» линии в сторону увеличения угла между ними (что, конечно, делают и линии с отрезками), в результате создается общий эффект наклона линий. Иллюзия возникает, если вы рассматриваете сбоку здание с рядами горизонтальных ленточных окон (такие окна вы можете найти, например, в здании Центра международной торговли на Краснопресненской набережной). Поскольку при взгляде сбоку окна образуют с вертикальной задней кромкой здания острые углы, то они стремятся развернуть эту кромку в сторону увеличения угла, и кажется, что кромка не вертикальна, а «заваливается» вправо. Если вы попросите испытуемого, не пользуясь линейкой, продолжить наклонный отрезок АВ по другую сторону вертикальной полоски, то он наверняка ошибется и нарисует в качестве продолжения что-нибудь вроде отрезка CD. Между тем истинное продолжение — отрезок EF, в чем можно убедиться, приложив линейку. Тут оба эффекта — и отступление вершины, и увеличение угла— действуют совместно и заставляют нас видеть продолжение ближе, чем оно лежит на самом деле. Отрезок АВ кажется короче отрезка ВС, хотя на самом деле они равны. Причина — отступление вершин внутрь углов, из-за чего отрезок АВ приуменьшается, а отрезок ВС — преувеличивается. Мы видели, что иллюзия контраста порождает целое семейство производных иллюзий. Не менее обширная семья и у иллюзии ассимиляции. В частности, многочисленные факты, демонстрирующие влияние культуры, прошлого опыта, стереотипов и предвзятых представлений на восприятие, основаны на иллюзии ассимиляции. Вот, может быть, наиболее показательный пример. Обратимся снова к иллюзии Поггендорфа: если линия прерывается полосой, то она кажется изломанной. Но если полоса—это колонна, а линия—ручка стоящей за ней метлы, то, как показывает эксперимент, иллюзия резко уменьшается или вовсе исчезает. Причина? — мы знаем, что ручка метлы не может быть изломанной, т. е. у нас имеется определенное представление о ручке, и это представление ассимилирует (уподобляет себе) воспринимаемый стимул. Иллюзия ассимиляции уничтожает иллюзию контраста. Некоторые детали фигуры (например, часть контура) заставляют нас видеть всю фигуру (весь контур). Здесь мы видим типичную картину консервативного поведения: сначала стимул вызывает наиболее адекватную ему реакцию (ощущение), а затем реакция начинает сопротивляться изменениям стимула (изменениям как во времени, так и в пространстве). И для этого, в частности, вызывает себе на помощь из памяти соответствующее представление (о треугольнике, о букве). А представление порождает поток внутренних стимулов, заставляющих нас видеть контур фигуры там, где его объективно нет. Столь же демонстративен феномен проекции, когда в расплывчатых пятнах, неопределенных формах, которые сами по себе не образуют никаких осмысленных образов, субъект видит то, чем наполнена его психика. Причем разные субъекты в одном и том же чувственном материале видят разное — в зависимости от собственных внутренних представлений. На этом основан известный тест Роршаха и аналогичные тесты, позволяющие вскрыть содержание психики испытуемого, которое часто он сам не осознает. Наиболее знаменитым, вошедшим, можно сказать, в историю примером иллюзии ассимиляции стали марсианские каналы.
В 1877 году, во время очередного Великого противостояния Марса, итальянский астроном Скиапарелли обнаружил на поверхности Марса тонкие, прямые, сходящиеся в нескольких точках и причудливо пересекающиеся линии, которые он назвал «каналами». Представленные им рисунки (фотографии тогда еще не очень доверяли) сделались знаменитыми и обошли весь мир. Иллюзия была, можно сказать, двухступенчатой. Сам Скиапарелли, серьезный ученый, не помышлявший ни о каких сенсациях, добросовестно фиксировал то, что видел; но возникшее однажды представление о линиях (тем более закрепленное в рисунках) уже не позволяло ему видеть ничего другого, ассимилировало, подчиняло себе слабый и неопределенный объективный стимул. Вторая ступень начала работать, когда Скиапарелли назвал эти линии каналами. «Канал» по-итальянски означает просто «русло», «проток», но в русском, английском, немецком языках «канал» — это, как правило, искусственное сооружение. И это двусмысленное понятие упало на подготовленную почву — воображение публики было подогрето к тому времени разговорами о Марсе, марсианах, возможности существования марсианской цивилизации. Публика жаждала сенсации, и она вспыхнула и приняла всемирный характер. Запоздалые попытки опровержения со стороны самого Скиапарелли уже ничего не могли изменить, их просто не слышали люди, захваченные более ярким и сильным представлением. Другие астрономы, признававшиеся, что не видели никаких каналов, в конце концов вынуждены были сдаться — научный мир в целом поддался всеобщей иллюзии и признал существование каналов. Однако рано или поздно истина должна была восторжествовать. Понадобились десятки фотографий, логических аргументов и опытов, чтобы общество со вздохом разочарования отказалось от романтического заблуждения. Например, астрофизик Маундер изготовил карту Марса, на которой вместо линий стояли точки. Испытуемым предлагали срисовывать ее с далекого расстояния, и на многих рисунках точки сливались в линии. Этот довод, вскрывший психологическую подоплеку иллюзии, оказался одним из самых убедительных.
Но иллюзия ассимиляции не только позволяет видеть то, чего нет в действительности. Иногда она, напротив, дает возможность обнаружить хорошо замаскированный объект.
Эмоции — одно из наиболее загадочных психических явлений, вызывающих множество вопросов. Прежде всего — зачем вообще нужны эмоции, какова их роль в поведении? От чего зависит величина и знак эмоции? Как связаны эмоции с важнейшими факторами, определяющими поведение, такими, как информативность, эффективность, дефицит ресурсов и пр.? Основы современного взгляда на природу эмоций были заложены П. К. Анохиным . Его биологическая теория эмоций отводит эмоциям важную роль пеленга, помогающего живому существу отличать полезное от вредного, переходить из опасного, неблагоприятного состояния в благоприятное, безопасное. Функцию эмоций можно сравнить с функцией физических сил (электрических, магнитных, гравитационных и пр.), понуждающих систему к переходу из одного состояния в другое. При этом, как и в физике, приходится различать силы притягивающие и отталкивающие. Первые субъективно переживаются как положительные эмоции, вторые — как отрицательные. Вообразим себе существо, которое, подобно мыши, не любит света и стремится в темноту. Тогда благоприятное для него состояние можно изобразить черным цветом. Мы видим, что характер сил — притягивающий или отталкивающий, — а соответственно и знак эмоции зависят от того, какую относительную долю занимает черный цвет в жизненном пространстве мыши, насколько он является редким, уникальным, а значит, информативным. Но не только информативность сама по себе, а и другие факторы, например затраты ресурсов, определяют величину и знак эмоции. Выше мы уже говорили о такой важной характеристике поведения, как эффективность — приращение функции полезности, отнесенное к затратам ресурсов (энергии). Именно эффективность определяет от
ношение организма к стимулам и реакциям: неэффективные — подавляются, эффективные — усиливаются. Именно эффективностью определяется алгоритм оптимального управления поведением, оптимального распределения ресурсов. Трудно себе представить, чтобы столь важная величина никак не отражалась в психике организма. И она действительно отражается — в форме эмоции. Нужно только ввести какой-то коэффициент пропорциональности а, учитывающий, что эмоция может иметь свою размерность, свою единицу измерения. Стремление к максимуму удовольствия, к максимальной положительной эмоции означает одновременно и стремление к максимальной скорости увеличения полезности. Интуитивно мы представляем себе и что такое эффективность, и что такое эмоция, однако редко связываем эти вещи друг с другом. Рассмотрим несколько примеров, иллюстрирующих эту связь. Простейший, чисто механический пример: одно дело вкатывать камень в гору, когда он то и дело стремится скатиться назад, и другое — скатывать с горы, когда от малейшего толчка он сам движется куда надо. Эффективность деятельности во втором случае куда выше, соответственно и удовольствие больше. Наказанием Сизифу служил не столько бесполезный труд, сколько отрицательные эмоции — неизбежный спутник неэффективности. Вообще следует сказать, что всякого рода «усилители», повышающие эффективность наших действий, одновременно служат и источником удовольствия. Причем «усилители» понимаются в широком смысле: в рассмотренном случае это гора, в другом — отзывчивая социальная среда или партнер, в третьем — технические устройства, увеличивающие силу, дальность, точность и другие характеристики наших действий. Вот еще несколько примеров. Каждый учитель знает, как приятно иметь дело с толковым учеником, который понимает все с полуслова, подхватывает и развивает предложенную ему мысль. И вот другой ученик, ему приходится по десять раз вдалбливать одно и то же, и все равно на следующий раз он все забывает. Воистину сизифов труд! И при одном виде его у учителя портится настроение и опускаются руки. Точно так же любой оратор или артист знает: есть публика, что называется благодарная, которая сразу все схватывает, загорается с полунамека, аплодирует и смеется там, где нужно. Общение с такой публикой доставляет радость, поднимает настроение и работоспособность. И есть аудитория, в которую слова падают, как в вату, которую невозможно раскачать и от которой остается только досада и усталость. Мы, живущие в век техники, чаще всего сталкиваемся с эффектом усиления, когда управляем какой-нибудь мощной и послушной машиной. Экскаваторщик, нажатием на рычаг переносящий многотонный ковш на десятки метров; летчик, одним движением руки направляющий свой перехватчик в облака; программист, прикосновением к клавише запускающий сложную программу обработки данных, — все они, каждый по своему, испытывают удовольствие от высокой эффективности своих действий. Сегодня техника позволяет каждому пережить то упоение могуществом и властью, которое некогда было доступно разве что фараонам. Отсюда доходящая порой до фанатизма (особенно у мужчин) «любовь к технике», в которой, сознавая то или нет, находят один из величайших источников наслаждения. Из выражения для эмоции видна и ее связь с информацией. Связь эта, конечно, никого не должна удивлять, если вспомнить, что такие синонимы информативности, как «редкий», «новый», «уникальный», «необычный» и т. п., постоянно употребляются нами как положительные оценки вещей. И наоборот, такие слова, как «массовый», «банальный», «обычный», «шаблонный», т. е. синонимы неинформативности, звучат едва ли не как ругательства. Роль информации в возникновении эмоций впервые подробно исследовал П. В Симонов. Но у Симонова информация рассматривается, в сущности, лишь как один из ресурсов, дефицит которого мешает удовлетворению потребности и вызывает отрицательную эмоцию. Как справедливо указывал Г. И. Косицкий, информация в этом отношении не уникальна, дефицит других ресурсов (энергии, вещества, времени и т. п.) также вызывает отрицательные эмоции. У нас дефицит информации представлен неопределенностью Н(Х/У), которая входит в общее выражение для полезности наряду с дефицитом энергии. На основе всего, что мы теперь знаем об информационных факторах, влияющих на полезность, можно сделать краткую сводку ситуаций, в которых должна возникать положительная эмоция:
— уменьшение неопределенности, получение информации;
— подтверждение существующего представления;
— удовлетворение потребности, возвращение к норме;
— восприятие стимулов, способствующих возвращению к норме (пища — при голоде, тепло — при холоде, вода — при жажде и т. п.);
— повышение эффективности реакций за счет внешних факторов;
— переключение с привычного, «надоевшего» стимула на новый;
— восприятие редких (а значит, непривычных) стимулов.
Во всех этих столь различных ситуациях есть одна общая черта: увеличение функции полезности L. Соответственно отрицательная эмоция возникает в ситуациях, когда L уменьшается. Обратим теперь внимание на роль дефицита ресурсов р, который также входит в формулу для эмоций. Видно, что эта величина сдвигает эмоциональный баланс в отрицательную сторону: чем больше 0, тем сильнее отрицательные эмоции и слабее положительные. Вывод этот в общем подтверждается опытом. Мы знаем, что утомление, истощение, болезнь, апатия, голод, недостаток кислорода и т. п. факторы, снижающие энергетические ресурсы организма, сопровождаются общей подавленностью, преобладанием отрицательных эмоций, упадком настроения, когда все раздражает, травмирует, все видится в черном свете. Есть, однако, эмоция, которая самим своим существованием обязана дефициту ресурсов. Речь идет о боли. Согласно некоторым современным теориям (Флекенштейн) боль возникает всякий раз, когда процессы распада, разрушения биологических структур (а значит, уменьшения заключенной в них информации) начинают преобладать над процессами синтеза. Поскольку синтез, поддержание структур требуют затрат энергии (и, в частности, кислорода), то дефицит энергетических ресурсов должен вести к усилению процессов распада и возникновению боли. И действительно, любые процессы, увеличивающие дефицит кислорода, — застой в крови, ишемия (недостаточное снабжение тканей кислородом), действие ядов (которые блокируют процессы окисления), механические воздействия, тепло —приводят к усилению боли. И напротив, все, что снижает потребность тканей в кислороде — покой, холод, усиление кровотока— уменьшает и боль. Поскольку отрицательные эмоции сигнализируют в числе прочего и о дефиците энергетических ресурсов, то они же, как правило, служат и побудительной причиной мобилизации ресурсов. Иначе говоря, для устранения отрицательных эмоций у организма есть два пути:
1) затормозить неэффективные реакции и тем избежать напрасной траты ресурсов;
2) мобилизовать дополнительные ресурсы и за счет этого уменьшить р и сделать реакцию эффективной.
Обычно организм использует оба пути, потому столь двойственно, противоречиво выглядят функции отрицательных эмоций в поведении: с одной стороны — активация, мобилизация, с другой — торможение, угнетение. Если у организма есть в запасе дополнительные ресурсы, то обычно сначала используется мобилизация. И только если она не привела к цели, то наступает вторая фаза — торможение. Начав говорить об эмоциях, трудно остановиться — настолько интересна и неисчерпаема эта тема. Однако ресурсы наши ограниченны, и, завершая этот разговор, мы хотели бы коснуться проблемы, которая не только интересна сама по себе, но и имеет большую социальную значимость. Сказанное высвечивает еще один зловещий аспект проблемы, порожденный современной ситуацией: с ростом эффективности ракетно-ядерного оружия растет у какого-нибудь нового Герострата и соблазн однажды нажать кнопку...
Наконец, есть третий фактор, работающий в том же направлении: вандализм, как правило, это поступок, запрещаемый законом или обычаем, это — нарушение социальных и нравственных норм. А значит, явление в целом необычное, маловероятное, редкое, следовательно, высокоинформативное. В этом причина того, что запретный плод всегда слаще и соблазнительнее. Снимите запрет, сделайте нарушение привычным — и соблазн его намного потускнеет! Что же можно противопоставить разрушительным склонностям человека? Есть по крайней мере одна возможность: если созидание будет эффективным, а результат его социально значимым, это создаст сильную конкуренцию позывам к разрушению. Для этого прежде всего человек должен быть мастером своего дела, а его дело — делом полезным и нужным. Работа, которая ведется неумело, работа, которая тормозится простоями и помехами, отсутствием инструмента и материалов, а тем более работа бессмысленная и бесполезная, не может доставлять удовольствия. Такая работа, как и безделье,— потенциальная почва для вандализма. Впрочем, основанием для оптимизма служит тот факт, что мефистофельское, разрушительное начало в человеке — как правило, результат незрелости. Человек, особенно в молодости, еще не настолько социализирован, чтобы соотносить свои поступки с конечным полезным результатом — выживанием человечества как вида, результатом, от которого зависят и его собственные долговременные интересы. А трудовые навыки его еще не настолько развиты, чтобы сделать созидательную работу достаточно легкой и эффективной. Но с годами к большинству все же приходит понимание: ни безделье, ни погоня за наслаждениями, ни тем более разрушение не способны эмоционально насытить человека. Единственное, что приносит надежное и стойкое удовлетворение,— это хорошо сделанная работа. И этот источник неиссякаем.
Эмоции
Эмоции — одно из наиболее загадочных психических явлений, вызывающих множество вопросов. Прежде всего — зачем вообще нужны эмоции, какова их роль в поведении? От чего зависит величина и знак эмоции? Как связаны эмоции с важнейшими факторами, определяющими поведение, такими, как информативность, эффективность, дефицит ресурсов и пр.? Основы современного взгляда на природу эмоций были заложены П. К. Анохиным . Его биологическая теория эмоций отводит эмоциям важную роль пеленга, помогающего живому существу отличать полезное от вредного, переходить из опасного, неблагоприятного состояния в благоприятное, безопасное. Функцию эмоций можно сравнить с функцией физических сил (электрических, магнитных, гравитационных и пр.), понуждающих систему к переходу из одного состояния в другое. При этом, как и в физике, приходится различать силы притягивающие и отталкивающие. Первые субъективно переживаются как положительные эмоции, вторые — как отрицательные. Вообразим себе существо, которое, подобно мыши, не любит света и стремится в темноту. Тогда благоприятное для него состояние можно изобразить черным цветом. Мы видим, что характер сил — притягивающий или отталкивающий, — а соответственно и знак эмоции зависят от того, какую относительную долю занимает черный цвет в жизненном пространстве мыши, насколько он является редким, уникальным, а значит, информативным. Но не только информативность сама по себе, а и другие факторы, например затраты ресурсов, определяют величину и знак эмоции. Выше мы уже говорили о такой важной характеристике поведения, как эффективность — приращение функции полезности, отнесенное к затратам ресурсов (энергии). Именно эффективность определяет от
ношение организма к стимулам и реакциям: неэффективные — подавляются, эффективные — усиливаются. Именно эффективностью определяется алгоритм оптимального управления поведением, оптимального распределения ресурсов. Трудно себе представить, чтобы столь важная величина никак не отражалась в психике организма. И она действительно отражается — в форме эмоции. Нужно только ввести какой-то коэффициент пропорциональности а, учитывающий, что эмоция может иметь свою размерность, свою единицу измерения. Стремление к максимуму удовольствия, к максимальной положительной эмоции означает одновременно и стремление к максимальной скорости увеличения полезности. Интуитивно мы представляем себе и что такое эффективность, и что такое эмоция, однако редко связываем эти вещи друг с другом. Рассмотрим несколько примеров, иллюстрирующих эту связь. Простейший, чисто механический пример: одно дело вкатывать камень в гору, когда он то и дело стремится скатиться назад, и другое — скатывать с горы, когда от малейшего толчка он сам движется куда надо. Эффективность деятельности во втором случае куда выше, соответственно и удовольствие больше. Наказанием Сизифу служил не столько бесполезный труд, сколько отрицательные эмоции — неизбежный спутник неэффективности. Вообще следует сказать, что всякого рода «усилители», повышающие эффективность наших действий, одновременно служат и источником удовольствия. Причем «усилители» понимаются в широком смысле: в рассмотренном случае это гора, в другом — отзывчивая социальная среда или партнер, в третьем — технические устройства, увеличивающие силу, дальность, точность и другие характеристики наших действий. Вот еще несколько примеров. Каждый учитель знает, как приятно иметь дело с толковым учеником, который понимает все с полуслова, подхватывает и развивает предложенную ему мысль. И вот другой ученик, ему приходится по десять раз вдалбливать одно и то же, и все равно на следующий раз он все забывает. Воистину сизифов труд! И при одном виде его у учителя портится настроение и опускаются руки. Точно так же любой оратор или артист знает: есть публика, что называется благодарная, которая сразу все схватывает, загорается с полунамека, аплодирует и смеется там, где нужно. Общение с такой публикой доставляет радость, поднимает настроение и работоспособность. И есть аудитория, в которую слова падают, как в вату, которую невозможно раскачать и от которой остается только досада и усталость. Мы, живущие в век техники, чаще всего сталкиваемся с эффектом усиления, когда управляем какой-нибудь мощной и послушной машиной. Экскаваторщик, нажатием на рычаг переносящий многотонный ковш на десятки метров; летчик, одним движением руки направляющий свой перехватчик в облака; программист, прикосновением к клавише запускающий сложную программу обработки данных, — все они, каждый по своему, испытывают удовольствие от высокой эффективности своих действий. Сегодня техника позволяет каждому пережить то упоение могуществом и властью, которое некогда было доступно разве что фараонам. Отсюда доходящая порой до фанатизма (особенно у мужчин) «любовь к технике», в которой, сознавая то или нет, находят один из величайших источников наслаждения. Из выражения для эмоции видна и ее связь с информацией. Связь эта, конечно, никого не должна удивлять, если вспомнить, что такие синонимы информативности, как «редкий», «новый», «уникальный», «необычный» и т. п., постоянно употребляются нами как положительные оценки вещей. И наоборот, такие слова, как «массовый», «банальный», «обычный», «шаблонный», т. е. синонимы неинформативности, звучат едва ли не как ругательства. Роль информации в возникновении эмоций впервые подробно исследовал П. В Симонов. Но у Симонова информация рассматривается, в сущности, лишь как один из ресурсов, дефицит которого мешает удовлетворению потребности и вызывает отрицательную эмоцию. Как справедливо указывал Г. И. Косицкий, информация в этом отношении не уникальна, дефицит других ресурсов (энергии, вещества, времени и т. п.) также вызывает отрицательные эмоции. У нас дефицит информации представлен неопределенностью Н(Х/У), которая входит в общее выражение для полезности наряду с дефицитом энергии. На основе всего, что мы теперь знаем об информационных факторах, влияющих на полезность, можно сделать краткую сводку ситуаций, в которых должна возникать положительная эмоция:
— уменьшение неопределенности, получение информации;
— подтверждение существующего представления;
— удовлетворение потребности, возвращение к норме;
— восприятие стимулов, способствующих возвращению к норме (пища — при голоде, тепло — при холоде, вода — при жажде и т. п.);
— повышение эффективности реакций за счет внешних факторов;
— переключение с привычного, «надоевшего» стимула на новый;
— восприятие редких (а значит, непривычных) стимулов.
Во всех этих столь различных ситуациях есть одна общая черта: увеличение функции полезности L. Соответственно отрицательная эмоция возникает в ситуациях, когда L уменьшается. Обратим теперь внимание на роль дефицита ресурсов р, который также входит в формулу для эмоций. Видно, что эта величина сдвигает эмоциональный баланс в отрицательную сторону: чем больше 0, тем сильнее отрицательные эмоции и слабее положительные. Вывод этот в общем подтверждается опытом. Мы знаем, что утомление, истощение, болезнь, апатия, голод, недостаток кислорода и т. п. факторы, снижающие энергетические ресурсы организма, сопровождаются общей подавленностью, преобладанием отрицательных эмоций, упадком настроения, когда все раздражает, травмирует, все видится в черном свете. Есть, однако, эмоция, которая самим своим существованием обязана дефициту ресурсов. Речь идет о боли. Согласно некоторым современным теориям (Флекенштейн) боль возникает всякий раз, когда процессы распада, разрушения биологических структур (а значит, уменьшения заключенной в них информации) начинают преобладать над процессами синтеза. Поскольку синтез, поддержание структур требуют затрат энергии (и, в частности, кислорода), то дефицит энергетических ресурсов должен вести к усилению процессов распада и возникновению боли. И действительно, любые процессы, увеличивающие дефицит кислорода, — застой в крови, ишемия (недостаточное снабжение тканей кислородом), действие ядов (которые блокируют процессы окисления), механические воздействия, тепло —приводят к усилению боли. И напротив, все, что снижает потребность тканей в кислороде — покой, холод, усиление кровотока— уменьшает и боль. Поскольку отрицательные эмоции сигнализируют в числе прочего и о дефиците энергетических ресурсов, то они же, как правило, служат и побудительной причиной мобилизации ресурсов. Иначе говоря, для устранения отрицательных эмоций у организма есть два пути:
1) затормозить неэффективные реакции и тем избежать напрасной траты ресурсов;
2) мобилизовать дополнительные ресурсы и за счет этого уменьшить р и сделать реакцию эффективной.
Обычно организм использует оба пути, потому столь двойственно, противоречиво выглядят функции отрицательных эмоций в поведении: с одной стороны — активация, мобилизация, с другой — торможение, угнетение. Если у организма есть в запасе дополнительные ресурсы, то обычно сначала используется мобилизация. И только если она не привела к цели, то наступает вторая фаза — торможение. Начав говорить об эмоциях, трудно остановиться — настолько интересна и неисчерпаема эта тема. Однако ресурсы наши ограниченны, и, завершая этот разговор, мы хотели бы коснуться проблемы, которая не только интересна сама по себе, но и имеет большую социальную значимость. Сказанное высвечивает еще один зловещий аспект проблемы, порожденный современной ситуацией: с ростом эффективности ракетно-ядерного оружия растет у какого-нибудь нового Герострата и соблазн однажды нажать кнопку...
Наконец, есть третий фактор, работающий в том же направлении: вандализм, как правило, это поступок, запрещаемый законом или обычаем, это — нарушение социальных и нравственных норм. А значит, явление в целом необычное, маловероятное, редкое, следовательно, высокоинформативное. В этом причина того, что запретный плод всегда слаще и соблазнительнее. Снимите запрет, сделайте нарушение привычным — и соблазн его намного потускнеет! Что же можно противопоставить разрушительным склонностям человека? Есть по крайней мере одна возможность: если созидание будет эффективным, а результат его социально значимым, это создаст сильную конкуренцию позывам к разрушению. Для этого прежде всего человек должен быть мастером своего дела, а его дело — делом полезным и нужным. Работа, которая ведется неумело, работа, которая тормозится простоями и помехами, отсутствием инструмента и материалов, а тем более работа бессмысленная и бесполезная, не может доставлять удовольствия. Такая работа, как и безделье,— потенциальная почва для вандализма. Впрочем, основанием для оптимизма служит тот факт, что мефистофельское, разрушительное начало в человеке — как правило, результат незрелости. Человек, особенно в молодости, еще не настолько социализирован, чтобы соотносить свои поступки с конечным полезным результатом — выживанием человечества как вида, результатом, от которого зависят и его собственные долговременные интересы. А трудовые навыки его еще не настолько развиты, чтобы сделать созидательную работу достаточно легкой и эффективной. Но с годами к большинству все же приходит понимание: ни безделье, ни погоня за наслаждениями, ни тем более разрушение не способны эмоционально насытить человека. Единственное, что приносит надежное и стойкое удовлетворение,— это хорошо сделанная работа. И этот источник неиссякаем.
Существование иллюзий представ ляет собой, пожалуй, наиболее серьезный вызов для принципа максимума информации. В самом деле, если восприятие миллионы лет формировалось с целью правильного отражения действительности, то откуда берутся иллюзии? Зачем они? Что это — результат какого-то несовершенства механизмов восприятия или они вытекают из самих его принципов? Тот факт, что различные виды восприятия (зрение, слух, вкусовая и тактильная чувствительность и т. д.) демонстрируют нам общие типы иллюзий, говорит в пользу последнего предположения. Здесь мы и постараемся это показать. Собственно, мы это уже отчасти и показали. Ибо что такое порог восприятия, когда стимул уже есть, а мы его еще не видим? Или адаптация, когда стимул еще есть, а мы его уже не видим? И то и другое — иллюзия, величина и само существование которой зависят от дефицита ресурсов. Правда, мы это иллюзией не называли, отчасти чтобы не смущать читателя раньше времени, отчасти же потому, что это «не принято». Как ни странно, до сих пор нет определения иллюзий, которое позволило бы их отделить от фактов «нормального восприятия». Да, честно говоря, это, видимо, и невозможно, поскольку нормального, в смысле свободного от иллюзий, восприятия не существует. Поэтому, выделяя сейчас какую-то группу фактов и называя их иллюзиями, мы просто отдаем дань сложившейся традиции. Мы рассмотрим главным образом иллюзии зрения— ввиду их наглядности и разнообразия. Многие исследователи сходятся на том, что, по-видимому, существуют только две независимые иллюзии— ассимиляция и контраст. Все остальные являются либо их следствием, либо их комбинациями. Чтобы пояснить, в чем сущность этих двух иллюзий, обратимся к классическим опытам Узнадзе (которые потом не раз повторялись в различных вариантах). Испытуемому предъявляют два круга, из которых левый несколько больше правого. В течение некоторого времени испытуемый фиксирует взгляд на этих кругах. Эти круги называют установочными. Затем вместо них ему предъявляют два одинаковых тестовых круга. Обычно эти круги ему не кажутся одинаковыми:
а) либо левый круг кажется больше правого — и тогда имеет место иллюзия ассимиляции (уподобления): тестовые круги как бы уподобляются установочным:
б) либо левый круг кажется меньше правого — и тогда имеет место иллюзия контраста.
Чтобы понять, почему в одних случаях возникает ассимиляция, в других — контраст, рассмотрим уже знакомый нам пример восприятия черного и белого цвета.
Пусть фоновый (установочный) стимул был белым. Спрашивается, как после него будет восприниматься серый стимул, т. е. стимул, для которого значение р лежит между нулем и единицей? Если при этом шарик оказывается справа от вершины энтропийного холма, то он скатывается вправо, т. е. ассимилируется установочным стимулом хи серый цвет воспринимается как белый. Если же шарик оказывается слева от вершины, то он ассимилируется стимулом — контрастным к установочному, серый цвет воспринимается как черный. При этом само положение вершины зависит от факторов, входящих в квадратную скобку выражения , в частности от адаптации. Поэтому чем сильнее был установочный стимул, чем больше была его площадь, длительность, интенсивность, а значит, и относительный вес , тем ближе вершина холма к х, тем вероятнее, что серый стимул будет восприниматься как черный хо, т. е. контрастный к установочному. Например, если после длительного пребывания на свету мы попадаем в темное помещение, то в первое время ничего не видим. Это значит, что все оттенки серого цвета, позволяющие различать предметы, кажутся нам одинаково черными, т. е. ассимилируются стимулом х0. Но по мере адаптации к темноте р(х0) растет, р(Х) уменьшается и вершина холма смещается влево, эффект ассимиляции серого черным уменьшается. Все больше и больше оттенков серого цвета отделяется от фона и воспринимаются нами как светлое, т. е. как контрастное к черному х0.Все сказанное справедливо не только по отношению к цвету, но и к другим признакам: размерам, температуре, интенсивности, высоте звука и т. п. Во всех случаях действует правило: слабый фоновый стимул способствует ассимиляции, сильный — контрасту. Специально следует сказать о представлениях, которые можно рассматривать как стимулы, идущие не из внешней среды, а из внутренней, из памяти, из прошлого опыта организма. Как правило, это стимулы слабые, поэтому они вызывают эффект ассимиляции близких внешних стимулов. Рассмотрим подробнее некоторые наиболее известные виды иллюзий, порождаемые ассимиляцией и контрастом. Со времен Ньютона и Локка исследователей, занимавшихся восприятием, неизменно привлекал следующий эффектный опыт: опустите левую руку в холодную воду, правую — в горячую. Дайте им привыкнуть к температуре воды. После этого перенесите обе руки в воду средней температуры. Левой руке она покажется теплой, правой — прохладной. Подумайте только: одна и та же вода воспринимается одновременно и как теплая, и как прохладная! Для некоторых исследователей этот факт служил основанием для пессимистического вывода о недостоверности и обманчивости наших ощущений, невозможности полагаться на них при оценке объективных качеств вещей. Однако не будем спешить с выводами и покажем сначала, что в этой обманчивости есть определенная закономерность. Мы встретим здесь нечто похожее: центральный круг кажется больше, когда он окружен маленькими кружками, чем тот же круг в окружении больших. Можно приводить подобные примеры еще и еще, но ограничимся пока этими. Обратим внимание на то, что физиологические механизмы восприятия температуры, размеров и цвета совершенно различны, между тем как наблюдаемая закономерность одна и та же: видимое значение признака (температура, размер, цвет) отклоняется от действительного в сторону, контрастную к фону. Иллюзия контраста служит родоначальником многих других иллюзий, на первый взгляд совершенно с ней не связанных. Чтобы показать это, мы построили несложное вычислительное устройство, моделирующее процесс восприятия. В качестве алгоритма восприятия мы заложили в него выражение. И убедились, что если подать на вход модели объективный стимул (какое-нибудь черно-белое изображение), то на выходе (на экране или на фотопластинке) получается субъективный образ этого стимула со всеми свойственными ему чертами, в том числе с иллюзиями, если они есть. Вы можете продемонстрировать ее в динамике: сначала начертить четыре длинные параллельные линии и дать возможность всем желающим убедиться, что они действительно параллельны. А потом пересечь их косыми отрезками, как показано на рисунке. Параллельности как не бывало! Отрезки стремятся «развернуть» линии в сторону увеличения угла между ними (что, конечно, делают и линии с отрезками), в результате создается общий эффект наклона линий. Иллюзия возникает, если вы рассматриваете сбоку здание с рядами горизонтальных ленточных окон (такие окна вы можете найти, например, в здании Центра международной торговли на Краснопресненской набережной). Поскольку при взгляде сбоку окна образуют с вертикальной задней кромкой здания острые углы, то они стремятся развернуть эту кромку в сторону увеличения угла, и кажется, что кромка не вертикальна, а «заваливается» вправо. Если вы попросите испытуемого, не пользуясь линейкой, продолжить наклонный отрезок АВ по другую сторону вертикальной полоски, то он наверняка ошибется и нарисует в качестве продолжения что-нибудь вроде отрезка CD. Между тем истинное продолжение — отрезок EF, в чем можно убедиться, приложив линейку. Тут оба эффекта — и отступление вершины, и увеличение угла— действуют совместно и заставляют нас видеть продолжение ближе, чем оно лежит на самом деле. Отрезок АВ кажется короче отрезка ВС, хотя на самом деле они равны. Причина — отступление вершин внутрь углов, из-за чего отрезок АВ приуменьшается, а отрезок ВС — преувеличивается. Мы видели, что иллюзия контраста порождает целое семейство производных иллюзий. Не менее обширная семья и у иллюзии ассимиляции. В частности, многочисленные факты, демонстрирующие влияние культуры, прошлого опыта, стереотипов и предвзятых представлений на восприятие, основаны на иллюзии ассимиляции. Вот, может быть, наиболее показательный пример. Обратимся снова к иллюзии Поггендорфа: если линия прерывается полосой, то она кажется изломанной. Но если полоса—это колонна, а линия—ручка стоящей за ней метлы, то, как показывает эксперимент, иллюзия резко уменьшается или вовсе исчезает. Причина? — мы знаем, что ручка метлы не может быть изломанной, т. е. у нас имеется определенное представление о ручке, и это представление ассимилирует (уподобляет себе) воспринимаемый стимул. Иллюзия ассимиляции уничтожает иллюзию контраста. Некоторые детали фигуры (например, часть контура) заставляют нас видеть всю фигуру (весь контур). Здесь мы видим типичную картину консервативного поведения: сначала стимул вызывает наиболее адекватную ему реакцию (ощущение), а затем реакция начинает сопротивляться изменениям стимула (изменениям как во времени, так и в пространстве). И для этого, в частности, вызывает себе на помощь из памяти соответствующее представление (о треугольнике, о букве). А представление порождает поток внутренних стимулов, заставляющих нас видеть контур фигуры там, где его объективно нет. Столь же демонстративен феномен проекции, когда в расплывчатых пятнах, неопределенных формах, которые сами по себе не образуют никаких осмысленных образов, субъект видит то, чем наполнена его психика. Причем разные субъекты в одном и том же чувственном материале видят разное — в зависимости от собственных внутренних представлений. На этом основан известный тест Роршаха и аналогичные тесты, позволяющие вскрыть содержание психики испытуемого, которое часто он сам не осознает. Наиболее знаменитым, вошедшим, можно сказать, в историю примером иллюзии ассимиляции стали марсианские каналы.
В 1877 году, во время очередного Великого противостояния Марса, итальянский астроном Скиапарелли обнаружил на поверхности Марса тонкие, прямые, сходящиеся в нескольких точках и причудливо пересекающиеся линии, которые он назвал «каналами». Представленные им рисунки (фотографии тогда еще не очень доверяли) сделались знаменитыми и обошли весь мир. Иллюзия была, можно сказать, двухступенчатой. Сам Скиапарелли, серьезный ученый, не помышлявший ни о каких сенсациях, добросовестно фиксировал то, что видел; но возникшее однажды представление о линиях (тем более закрепленное в рисунках) уже не позволяло ему видеть ничего другого, ассимилировало, подчиняло себе слабый и неопределенный объективный стимул. Вторая ступень начала работать, когда Скиапарелли назвал эти линии каналами. «Канал» по-итальянски означает просто «русло», «проток», но в русском, английском, немецком языках «канал» — это, как правило, искусственное сооружение. И это двусмысленное понятие упало на подготовленную почву — воображение публики было подогрето к тому времени разговорами о Марсе, марсианах, возможности существования марсианской цивилизации. Публика жаждала сенсации, и она вспыхнула и приняла всемирный характер. Запоздалые попытки опровержения со стороны самого Скиапарелли уже ничего не могли изменить, их просто не слышали люди, захваченные более ярким и сильным представлением. Другие астрономы, признававшиеся, что не видели никаких каналов, в конце концов вынуждены были сдаться — научный мир в целом поддался всеобщей иллюзии и признал существование каналов. Однако рано или поздно истина должна была восторжествовать. Понадобились десятки фотографий, логических аргументов и опытов, чтобы общество со вздохом разочарования отказалось от романтического заблуждения. Например, астрофизик Маундер изготовил карту Марса, на которой вместо линий стояли точки. Испытуемым предлагали срисовывать ее с далекого расстояния, и на многих рисунках точки сливались в линии. Этот довод, вскрывший психологическую подоплеку иллюзии, оказался одним из самых убедительных.
Но иллюзия ассимиляции не только позволяет видеть то, чего нет в действительности. Иногда она, напротив, дает возможность обнаружить хорошо замаскированный объект.
Эмоции
Эмоции — одно из наиболее загадочных психических явлений, вызывающих множество вопросов. Прежде всего — зачем вообще нужны эмоции, какова их роль в поведении? От чего зависит величина и знак эмоции? Как связаны эмоции с важнейшими факторами, определяющими поведение, такими, как информативность, эффективность, дефицит ресурсов и пр.? Основы современного взгляда на природу эмоций были заложены П. К. Анохиным . Его биологическая теория эмоций отводит эмоциям важную роль пеленга, помогающего живому существу отличать полезное от вредного, переходить из опасного, неблагоприятного состояния в благоприятное, безопасное. Функцию эмоций можно сравнить с функцией физических сил (электрических, магнитных, гравитационных и пр.), понуждающих систему к переходу из одного состояния в другое. При этом, как и в физике, приходится различать силы притягивающие и отталкивающие. Первые субъективно переживаются как положительные эмоции, вторые — как отрицательные. Вообразим себе существо, которое, подобно мыши, не любит света и стремится в темноту. Тогда благоприятное для него состояние можно изобразить черным цветом. Мы видим, что характер сил — притягивающий или отталкивающий, — а соответственно и знак эмоции зависят от того, какую относительную долю занимает черный цвет в жизненном пространстве мыши, насколько он является редким, уникальным, а значит, информативным. Но не только информативность сама по себе, а и другие факторы, например затраты ресурсов, определяют величину и знак эмоции. Выше мы уже говорили о такой важной характеристике поведения, как эффективность — приращение функции полезности, отнесенное к затратам ресурсов (энергии). Именно эффективность определяет от
ношение организма к стимулам и реакциям: неэффективные — подавляются, эффективные — усиливаются. Именно эффективностью определяется алгоритм оптимального управления поведением, оптимального распределения ресурсов. Трудно себе представить, чтобы столь важная величина никак не отражалась в психике организма. И она действительно отражается — в форме эмоции. Нужно только ввести какой-то коэффициент пропорциональности а, учитывающий, что эмоция может иметь свою размерность, свою единицу измерения. Стремление к максимуму удовольствия, к максимальной положительной эмоции означает одновременно и стремление к максимальной скорости увеличения полезности. Интуитивно мы представляем себе и что такое эффективность, и что такое эмоция, однако редко связываем эти вещи друг с другом. Рассмотрим несколько примеров, иллюстрирующих эту связь. Простейший, чисто механический пример: одно дело вкатывать камень в гору, когда он то и дело стремится скатиться назад, и другое — скатывать с горы, когда от малейшего толчка он сам движется куда надо. Эффективность деятельности во втором случае куда выше, соответственно и удовольствие больше. Наказанием Сизифу служил не столько бесполезный труд, сколько отрицательные эмоции — неизбежный спутник неэффективности. Вообще следует сказать, что всякого рода «усилители», повышающие эффективность наших действий, одновременно служат и источником удовольствия. Причем «усилители» понимаются в широком смысле: в рассмотренном случае это гора, в другом — отзывчивая социальная среда или партнер, в третьем — технические устройства, увеличивающие силу, дальность, точность и другие характеристики наших действий. Вот еще несколько примеров. Каждый учитель знает, как приятно иметь дело с толковым учеником, который понимает все с полуслова, подхватывает и развивает предложенную ему мысль. И вот другой ученик, ему приходится по десять раз вдалбливать одно и то же, и все равно на следующий раз он все забывает. Воистину сизифов труд! И при одном виде его у учителя портится настроение и опускаются руки. Точно так же любой оратор или артист знает: есть публика, что называется благодарная, которая сразу все схватывает, загорается с полунамека, аплодирует и смеется там, где нужно. Общение с такой публикой доставляет радость, поднимает настроение и работоспособность. И есть аудитория, в которую слова падают, как в вату, которую невозможно раскачать и от которой остается только досада и усталость. Мы, живущие в век техники, чаще всего сталкиваемся с эффектом усиления, когда управляем какой-нибудь мощной и послушной машиной. Экскаваторщик, нажатием на рычаг переносящий многотонный ковш на десятки метров; летчик, одним движением руки направляющий свой перехватчик в облака; программист, прикосновением к клавише запускающий сложную программу обработки данных, — все они, каждый по своему, испытывают удовольствие от высокой эффективности своих действий. Сегодня техника позволяет каждому пережить то упоение могуществом и властью, которое некогда было доступно разве что фараонам. Отсюда доходящая порой до фанатизма (особенно у мужчин) «любовь к технике», в которой, сознавая то или нет, находят один из величайших источников наслаждения. Из выражения для эмоции видна и ее связь с информацией. Связь эта, конечно, никого не должна удивлять, если вспомнить, что такие синонимы информативности, как «редкий», «новый», «уникальный», «необычный» и т. п., постоянно употребляются нами как положительные оценки вещей. И наоборот, такие слова, как «массовый», «банальный», «обычный», «шаблонный», т. е. синонимы неинформативности, звучат едва ли не как ругательства. Роль информации в возникновении эмоций впервые подробно исследовал П. В Симонов. Но у Симонова информация рассматривается, в сущности, лишь как один из ресурсов, дефицит которого мешает удовлетворению потребности и вызывает отрицательную эмоцию. Как справедливо указывал Г. И. Косицкий, информация в этом отношении не уникальна, дефицит других ресурсов (энергии, вещества, времени и т. п.) также вызывает отрицательные эмоции. У нас дефицит информации представлен неопределенностью Н(Х/У), которая входит в общее выражение для полезности наряду с дефицитом энергии. На основе всего, что мы теперь знаем об информационных факторах, влияющих на полезность, можно сделать краткую сводку ситуаций, в которых должна возникать положительная эмоция:
— уменьшение неопределенности, получение информации;
— подтверждение существующего представления;
— удовлетворение потребности, возвращение к норме;
— восприятие стимулов, способствующих возвращению к норме (пища — при голоде, тепло — при холоде, вода — при жажде и т. п.);
— повышение эффективности реакций за счет внешних факторов;
— переключение с привычного, «надоевшего» стимула на новый;
— восприятие редких (а значит, непривычных) стимулов.
Во всех этих столь различных ситуациях есть одна общая черта: увеличение функции полезности L. Соответственно отрицательная эмоция возникает в ситуациях, когда L уменьшается. Обратим теперь внимание на роль дефицита ресурсов р, который также входит в формулу для эмоций. Видно, что эта величина сдвигает эмоциональный баланс в отрицательную сторону: чем больше 0, тем сильнее отрицательные эмоции и слабее положительные. Вывод этот в общем подтверждается опытом. Мы знаем, что утомление, истощение, болезнь, апатия, голод, недостаток кислорода и т. п. факторы, снижающие энергетические ресурсы организма, сопровождаются общей подавленностью, преобладанием отрицательных эмоций, упадком настроения, когда все раздражает, травмирует, все видится в черном свете. Есть, однако, эмоция, которая самим своим существованием обязана дефициту ресурсов. Речь идет о боли. Согласно некоторым современным теориям (Флекенштейн) боль возникает всякий раз, когда процессы распада, разрушения биологических структур (а значит, уменьшения заключенной в них информации) начинают преобладать над процессами синтеза. Поскольку синтез, поддержание структур требуют затрат энергии (и, в частности, кислорода), то дефицит энергетических ресурсов должен вести к усилению процессов распада и возникновению боли. И действительно, любые процессы, увеличивающие дефицит кислорода, — застой в крови, ишемия (недостаточное снабжение тканей кислородом), действие ядов (которые блокируют процессы окисления), механические воздействия, тепло —приводят к усилению боли. И напротив, все, что снижает потребность тканей в кислороде — покой, холод, усиление кровотока— уменьшает и боль. Поскольку отрицательные эмоции сигнализируют в числе прочего и о дефиците энергетических ресурсов, то они же, как правило, служат и побудительной причиной мобилизации ресурсов. Иначе говоря, для устранения отрицательных эмоций у организма есть два пути:
1) затормозить неэффективные реакции и тем избежать напрасной траты ресурсов;
2) мобилизовать дополнительные ресурсы и за счет этого уменьшить р и сделать реакцию эффективной.
Обычно организм использует оба пути, потому столь двойственно, противоречиво выглядят функции отрицательных эмоций в поведении: с одной стороны — активация, мобилизация, с другой — торможение, угнетение. Если у организма есть в запасе дополнительные ресурсы, то обычно сначала используется мобилизация. И только если она не привела к цели, то наступает вторая фаза — торможение. Начав говорить об эмоциях, трудно остановиться — настолько интересна и неисчерпаема эта тема. Однако ресурсы наши ограниченны, и, завершая этот разговор, мы хотели бы коснуться проблемы, которая не только интересна сама по себе, но и имеет большую социальную значимость. Сказанное высвечивает еще один зловещий аспект проблемы, порожденный современной ситуацией: с ростом эффективности ракетно-ядерного оружия растет у какого-нибудь нового Герострата и соблазн однажды нажать кнопку...
Наконец, есть третий фактор, работающий в том же направлении: вандализм, как правило, это поступок, запрещаемый законом или обычаем, это — нарушение социальных и нравственных норм. А значит, явление в целом необычное, маловероятное, редкое, следовательно, высокоинформативное. В этом причина того, что запретный плод всегда слаще и соблазнительнее. Снимите запрет, сделайте нарушение привычным — и соблазн его намного потускнеет! Что же можно противопоставить разрушительным склонностям человека? Есть по крайней мере одна возможность: если созидание будет эффективным, а результат его социально значимым, это создаст сильную конкуренцию позывам к разрушению. Для этого прежде всего человек должен быть мастером своего дела, а его дело — делом полезным и нужным. Работа, которая ведется неумело, работа, которая тормозится простоями и помехами, отсутствием инструмента и материалов, а тем более работа бессмысленная и бесполезная, не может доставлять удовольствия. Такая работа, как и безделье,— потенциальная почва для вандализма. Впрочем, основанием для оптимизма служит тот факт, что мефистофельское, разрушительное начало в человеке — как правило, результат незрелости. Человек, особенно в молодости, еще не настолько социализирован, чтобы соотносить свои поступки с конечным полезным результатом — выживанием человечества как вида, результатом, от которого зависят и его собственные долговременные интересы. А трудовые навыки его еще не настолько развиты, чтобы сделать созидательную работу достаточно легкой и эффективной. Но с годами к большинству все же приходит понимание: ни безделье, ни погоня за наслаждениями, ни тем более разрушение не способны эмоционально насытить человека. Единственное, что приносит надежное и стойкое удовлетворение,— это хорошо сделанная работа. И этот источник неиссякаем.
Эмоции
Эмоции — одно из наиболее загадочных психических явлений, вызывающих множество вопросов. Прежде всего — зачем вообще нужны эмоции, какова их роль в поведении? От чего зависит величина и знак эмоции? Как связаны эмоции с важнейшими факторами, определяющими поведение, такими, как информативность, эффективность, дефицит ресурсов и пр.? Основы современного взгляда на природу эмоций были заложены П. К. Анохиным . Его биологическая теория эмоций отводит эмоциям важную роль пеленга, помогающего живому существу отличать полезное от вредного, переходить из опасного, неблагоприятного состояния в благоприятное, безопасное. Функцию эмоций можно сравнить с функцией физических сил (электрических, магнитных, гравитационных и пр.), понуждающих систему к переходу из одного состояния в другое. При этом, как и в физике, приходится различать силы притягивающие и отталкивающие. Первые субъективно переживаются как положительные эмоции, вторые — как отрицательные. Вообразим себе существо, которое, подобно мыши, не любит света и стремится в темноту. Тогда благоприятное для него состояние можно изобразить черным цветом. Мы видим, что характер сил — притягивающий или отталкивающий, — а соответственно и знак эмоции зависят от того, какую относительную долю занимает черный цвет в жизненном пространстве мыши, насколько он является редким, уникальным, а значит, информативным. Но не только информативность сама по себе, а и другие факторы, например затраты ресурсов, определяют величину и знак эмоции. Выше мы уже говорили о такой важной характеристике поведения, как эффективность — приращение функции полезности, отнесенное к затратам ресурсов (энергии). Именно эффективность определяет от
ношение организма к стимулам и реакциям: неэффективные — подавляются, эффективные — усиливаются. Именно эффективностью определяется алгоритм оптимального управления поведением, оптимального распределения ресурсов. Трудно себе представить, чтобы столь важная величина никак не отражалась в психике организма. И она действительно отражается — в форме эмоции. Нужно только ввести какой-то коэффициент пропорциональности а, учитывающий, что эмоция может иметь свою размерность, свою единицу измерения. Стремление к максимуму удовольствия, к максимальной положительной эмоции означает одновременно и стремление к максимальной скорости увеличения полезности. Интуитивно мы представляем себе и что такое эффективность, и что такое эмоция, однако редко связываем эти вещи друг с другом. Рассмотрим несколько примеров, иллюстрирующих эту связь. Простейший, чисто механический пример: одно дело вкатывать камень в гору, когда он то и дело стремится скатиться назад, и другое — скатывать с горы, когда от малейшего толчка он сам движется куда надо. Эффективность деятельности во втором случае куда выше, соответственно и удовольствие больше. Наказанием Сизифу служил не столько бесполезный труд, сколько отрицательные эмоции — неизбежный спутник неэффективности. Вообще следует сказать, что всякого рода «усилители», повышающие эффективность наших действий, одновременно служат и источником удовольствия. Причем «усилители» понимаются в широком смысле: в рассмотренном случае это гора, в другом — отзывчивая социальная среда или партнер, в третьем — технические устройства, увеличивающие силу, дальность, точность и другие характеристики наших действий. Вот еще несколько примеров. Каждый учитель знает, как приятно иметь дело с толковым учеником, который понимает все с полуслова, подхватывает и развивает предложенную ему мысль. И вот другой ученик, ему приходится по десять раз вдалбливать одно и то же, и все равно на следующий раз он все забывает. Воистину сизифов труд! И при одном виде его у учителя портится настроение и опускаются руки. Точно так же любой оратор или артист знает: есть публика, что называется благодарная, которая сразу все схватывает, загорается с полунамека, аплодирует и смеется там, где нужно. Общение с такой публикой доставляет радость, поднимает настроение и работоспособность. И есть аудитория, в которую слова падают, как в вату, которую невозможно раскачать и от которой остается только досада и усталость. Мы, живущие в век техники, чаще всего сталкиваемся с эффектом усиления, когда управляем какой-нибудь мощной и послушной машиной. Экскаваторщик, нажатием на рычаг переносящий многотонный ковш на десятки метров; летчик, одним движением руки направляющий свой перехватчик в облака; программист, прикосновением к клавише запускающий сложную программу обработки данных, — все они, каждый по своему, испытывают удовольствие от высокой эффективности своих действий. Сегодня техника позволяет каждому пережить то упоение могуществом и властью, которое некогда было доступно разве что фараонам. Отсюда доходящая порой до фанатизма (особенно у мужчин) «любовь к технике», в которой, сознавая то или нет, находят один из величайших источников наслаждения. Из выражения для эмоции видна и ее связь с информацией. Связь эта, конечно, никого не должна удивлять, если вспомнить, что такие синонимы информативности, как «редкий», «новый», «уникальный», «необычный» и т. п., постоянно употребляются нами как положительные оценки вещей. И наоборот, такие слова, как «массовый», «банальный», «обычный», «шаблонный», т. е. синонимы неинформативности, звучат едва ли не как ругательства. Роль информации в возникновении эмоций впервые подробно исследовал П. В Симонов. Но у Симонова информация рассматривается, в сущности, лишь как один из ресурсов, дефицит которого мешает удовлетворению потребности и вызывает отрицательную эмоцию. Как справедливо указывал Г. И. Косицкий, информация в этом отношении не уникальна, дефицит других ресурсов (энергии, вещества, времени и т. п.) также вызывает отрицательные эмоции. У нас дефицит информации представлен неопределенностью Н(Х/У), которая входит в общее выражение для полезности наряду с дефицитом энергии. На основе всего, что мы теперь знаем об информационных факторах, влияющих на полезность, можно сделать краткую сводку ситуаций, в которых должна возникать положительная эмоция:
— уменьшение неопределенности, получение информации;
— подтверждение существующего представления;
— удовлетворение потребности, возвращение к норме;
— восприятие стимулов, способствующих возвращению к норме (пища — при голоде, тепло — при холоде, вода — при жажде и т. п.);
— повышение эффективности реакций за счет внешних факторов;
— переключение с привычного, «надоевшего» стимула на новый;
— восприятие редких (а значит, непривычных) стимулов.
Во всех этих столь различных ситуациях есть одна общая черта: увеличение функции полезности L. Соответственно отрицательная эмоция возникает в ситуациях, когда L уменьшается. Обратим теперь внимание на роль дефицита ресурсов р, который также входит в формулу для эмоций. Видно, что эта величина сдвигает эмоциональный баланс в отрицательную сторону: чем больше 0, тем сильнее отрицательные эмоции и слабее положительные. Вывод этот в общем подтверждается опытом. Мы знаем, что утомление, истощение, болезнь, апатия, голод, недостаток кислорода и т. п. факторы, снижающие энергетические ресурсы организма, сопровождаются общей подавленностью, преобладанием отрицательных эмоций, упадком настроения, когда все раздражает, травмирует, все видится в черном свете. Есть, однако, эмоция, которая самим своим существованием обязана дефициту ресурсов. Речь идет о боли. Согласно некоторым современным теориям (Флекенштейн) боль возникает всякий раз, когда процессы распада, разрушения биологических структур (а значит, уменьшения заключенной в них информации) начинают преобладать над процессами синтеза. Поскольку синтез, поддержание структур требуют затрат энергии (и, в частности, кислорода), то дефицит энергетических ресурсов должен вести к усилению процессов распада и возникновению боли. И действительно, любые процессы, увеличивающие дефицит кислорода, — застой в крови, ишемия (недостаточное снабжение тканей кислородом), действие ядов (которые блокируют процессы окисления), механические воздействия, тепло —приводят к усилению боли. И напротив, все, что снижает потребность тканей в кислороде — покой, холод, усиление кровотока— уменьшает и боль. Поскольку отрицательные эмоции сигнализируют в числе прочего и о дефиците энергетических ресурсов, то они же, как правило, служат и побудительной причиной мобилизации ресурсов. Иначе говоря, для устранения отрицательных эмоций у организма есть два пути:
1) затормозить неэффективные реакции и тем избежать напрасной траты ресурсов;
2) мобилизовать дополнительные ресурсы и за счет этого уменьшить р и сделать реакцию эффективной.
Обычно организм использует оба пути, потому столь двойственно, противоречиво выглядят функции отрицательных эмоций в поведении: с одной стороны — активация, мобилизация, с другой — торможение, угнетение. Если у организма есть в запасе дополнительные ресурсы, то обычно сначала используется мобилизация. И только если она не привела к цели, то наступает вторая фаза — торможение. Начав говорить об эмоциях, трудно остановиться — настолько интересна и неисчерпаема эта тема. Однако ресурсы наши ограниченны, и, завершая этот разговор, мы хотели бы коснуться проблемы, которая не только интересна сама по себе, но и имеет большую социальную значимость. Сказанное высвечивает еще один зловещий аспект проблемы, порожденный современной ситуацией: с ростом эффективности ракетно-ядерного оружия растет у какого-нибудь нового Герострата и соблазн однажды нажать кнопку...
Наконец, есть третий фактор, работающий в том же направлении: вандализм, как правило, это поступок, запрещаемый законом или обычаем, это — нарушение социальных и нравственных норм. А значит, явление в целом необычное, маловероятное, редкое, следовательно, высокоинформативное. В этом причина того, что запретный плод всегда слаще и соблазнительнее. Снимите запрет, сделайте нарушение привычным — и соблазн его намного потускнеет! Что же можно противопоставить разрушительным склонностям человека? Есть по крайней мере одна возможность: если созидание будет эффективным, а результат его социально значимым, это создаст сильную конкуренцию позывам к разрушению. Для этого прежде всего человек должен быть мастером своего дела, а его дело — делом полезным и нужным. Работа, которая ведется неумело, работа, которая тормозится простоями и помехами, отсутствием инструмента и материалов, а тем более работа бессмысленная и бесполезная, не может доставлять удовольствия. Такая работа, как и безделье,— потенциальная почва для вандализма. Впрочем, основанием для оптимизма служит тот факт, что мефистофельское, разрушительное начало в человеке — как правило, результат незрелости. Человек, особенно в молодости, еще не настолько социализирован, чтобы соотносить свои поступки с конечным полезным результатом — выживанием человечества как вида, результатом, от которого зависят и его собственные долговременные интересы. А трудовые навыки его еще не настолько развиты, чтобы сделать созидательную работу достаточно легкой и эффективной. Но с годами к большинству все же приходит понимание: ни безделье, ни погоня за наслаждениями, ни тем более разрушение не способны эмоционально насытить человека. Единственное, что приносит надежное и стойкое удовлетворение,— это хорошо сделанная работа. И этот источник неиссякаем.
