Заключительная часть научной работы наиболее увлекательна и богата непредсказуемыми поворотами для того автора, которому повезло с некоторой идеей вне сферы его непосредственной профессиональной деятельности. О том, с какой такой причины такие идеи появляются, никто ничего определенного не изрёк, кроме мудрого совета: Ищите, и обрящите. Иначе говоря, чтобы найти - надо искать, т.е. думать о проблеме, лучше с детства. Это совершено тёмная часть научной работы, но и самая блаженная. Исторически достоверны лишь единичные, никак не объясненные факты научного прозрения. Один из них привел к открытию Архимедом закона его имени во время приятного купания в ванне, другой к догадке, когда какой-то мыслитель заносил ногу на подножку омнибуса. Известен случай, когда вдумчивый искатель истины в поисковом упоении оставил галоши на остановке трамвая. История зафиксировала факт открытия Ньютоном закона всемирного тяготения в момент упавшего на голову яблока. Автор, предупреждая возможные недобрые догадки, считает необходимым отметить, что его идея достоверно родилась не в яблоневом саду.
Не ясен ответ и на вопрос, почему замечательные идеи приходят в голову не профессионалов соответствующей отрасли. А. Эйнштейн и Л. Инфельд? в "Эволюции физики" отмечают удивительный факт, что почти все е работы о природе теплоты были не профессионалами, людьми, которые рассматривали физику как свое любимое занятие. Это были разносторонне образованный шотландец Блек, немецкий врач Майср, американский предприниматель Румфорд... Был среди них английский пивовар Джоуль [из контекста следует - варил бы себе пиво, а то же, размышлял о природе теплоты!]. Различные научные дисциплины могу-1" привлечь к себе внимание подобными примерами, а та наука, которая называется политэкономией, не могла бы выставить в качестве своих основоположников никого, кроме шулеров, аферистов и разбойников с большой дороги. Такие примеры в общем объёме научных работ невелики, но какова их роль! Это «лотом» история науки замечает, что дилетант в вопросах природы теплоты шотландец Блек широкообразован, а «до того» близорукие, но остроумные современники с удовольствием напоминают, что дилетант - это тот, кто занимается вопросами, в которых он ничего не понимает. В крайнем случае, он ухватился за какую-то пустяковую идейку, и надоедает ею всем, кому может. Побеседовав с физиками высокого класса, автор пришел к более сильному утверждению, что "крутая" идея об ошибочности теории относительности как раз не могла придти в голову профессионала-релятивиста.
Впрочем, данный параграф не об идеях, а о не совсем личных проблемах по их "обнародованию". Автор просит извинения за то, что рассказ будет вестись от первого лица и где-то будет носить следы явной рекламы труда собственного. Причина такого поведения легко объяснима.
Существует анекдот о трех стадиях созревания научной идеи. На первой стадии идея никого не интересует, ввиду того, что всем, кроме автора, ясно, что это чушь. На второй стадии говорят: "В этом что-то есть! На третьей стадии спрашивают: "А причём здесь ты?". Просто идея находится едва на переходе во вторую стадию созревания н пока возможны варианты её неправильного пересказывания. Итак, когда к 1997 году известная всему миру перестройка России принесла свои необратимые результаты, появилась возможность использовать избыток времени для осмысления ранее отложенных идей. Идеи - это некоторые соображения об экспериментальных фактах, якобы доказывающих теорию относительности, и обратившись к ним, я совершенно не мог предположить, куда они меня заведут. В это время я нашёл, что соотношение размерных констант физики, представляющее собой соотношение природных сил, выражается также с высокой точностью через постоянную тонкой структуры. Иначе говоря, обнаружилась (случайно - разумеется) новая взаимосвязь констант, речь могла идти об открытии новой константы, имеющей более широкий физический смысл. К чему могло привести такое открытие можно ответить примером Максвелла, из менее точного совпадения сделавшего выводы об электромагнитной природе света, или примером Планка, положившего начало квантовой теории. В данном случае обнаружилась формула диапазона физических сил в природе, ибо численная оценка этого диапазона была известна. Разумеется, я не мог себе позволить занизить значение такого открытия, хотя более глубоких следствий своей находки в то время ещё видел. Кроме одного: из этой связи следовала формула для гравитационной постоянной G через микрофизические константы, вид которой должен бы вызвать, как я полагал, не "большой", а жгучий интерес настоящего физика.
Речь идёт об отношении (самых мощных) ядерных сил к гравитационным. В настоящее время на признаваемую строгой наукой арену прорываются торсионные взаимодействия, якобы на 30 (а может и не 30) порядков слабее гравитационных. Кажется, данная теория твёрдо находиться на втором этапе своего развития, который не позволяет ей назвать (физический) предмет своего исследования, но позволяет уверенно сказать в этом что-то есть, может быть и не торсионное. Развитый математический аппарат теории не убеждает, что он относиться к предмету исследования, ибо он с равным успехом используется для описания ультраслабых торсионных полей и механического устройства - инерциоида Толчина. В него еще надо влить материальное содержание чрезмерно узкой его специализации. Правда, в то же время выявились и новые загадки, которые философ мог бы оценить, если бы мог оценить, своеобразным достижением. Встал вопрос о публикации, и я обратился в журнал "Физическая мысль России" (ФМР), который своим названием наилучшим образом соответствовал духу задуманной статьи.
Так судьба привела меня к Главному редактору журнала Кузьменкову Л.С. Прошелестев страницами моего опуса, он почти мгновенно вынес приговор:
Ну что это, 10-й класс! Вот напишите её хотя бы на уровне студенческой работы 2-го, 3-го курса, тогда и приходите. Мне очень нравятся яркие отзывы, но справедливому приговору не хватало конкретности, что лишь частично компенсировалось скоростью вывода. Опыт бесед со студентами 2-3 курса, понятное дело, научил Леонида Стефановича схватывать глубину их работ без особых временных затрат. Я всё же пытался обратить его внимание на формулу гравитационной постоянной, выраженную через микрофизические константы. Но оказалось - экая невидаль - такие формулы, точнее - не такие примитивные, сочиняются в достаточном количестве и с гораздо боле высоким профессионализмом. Мои попытки показать, что в данном случае в формуле присутствует новое содержание - указание на динамический диапазон физических взаимодействий в природе, лишь безнадёжно ослабили моё положение. Как-то быстро прояснилось, что смысл работы до Главного редактора мне не донести, что попытки внести в разговор новые понятия отдают теоретической незрелостью. И в этой оценке он был беспощадно прав: в статью были включены моменты, которые следовало бы безжалостно выбросить, а идея, в ней заложенная, и сейчас развивается. Ко всему прочему, в статье оказалась ссылка на учебник физики 40-летней давности, а что лучшее может сделать сам автор для показа почти полувековой отсталости существа написанного? Представляю себе исторические последствия посещения пивоваром Джоулем редакции ФМР, где витают теоретические представления о теплоте того времени. "О чём статья?" - спрашивает Главный редактор. "Видите ли, сэр, я измерил механический эквивалент теплоты...". "Какой ещё механический эквивалент может быть у невесомого теплорода?". "Видите ли, сэр, теплота - это форма энергии" пытается теоретизировать пивовар Джоуль, сразу не осознав, что на поле современных ему научных представлений о теплоте битву он уже проиграл, а Англия потеряла одну из составляющих своего научного авторитета.
Во второй мой заход Леонид Стефанович то ли изменил своё предыдущее мнение о причине неготовности моей статьи к публикации, то ли забыл о нем. На этот раз, совмещая защиту высокого стиля научных статей с их научно-практической направленностью он объяснил, что главная цель любой статьи - не изложение физического смысла (?), а появляющаяся возможность "считать бобы". Эта безусловно верная мысль была высказана ещё в ХIХ в.
Ясно, что все статьи без методики "подсчета бобов" (таковые, конечно, были) попадали в ФМР помимо воли Главного редактора журнала. И вообще, без математического эквивалента типа уравнений Шредингера (почему-то именно Шредингера, но не Максвелла, Леонид Стефанович видимо очертил теоретический круг своими научными интересами, за пределы которого поднимаемые проблемы физики не должны перетекать), обращаться с такими статьями в журнал неприлично. Именные уравнения типа уравнений Шредингера появляются в науке, как известно, не столь часто, даже очень редко, но Главный редактор связал таковые надежды уже со следующим моим заходом в редакцию ФМР. Правда, я не понял, зачем они лично мне. Смысл того, что должны выражать предполагаемые уравнения, в разговоре не обсуждался. Пусть они будут хоть полностью бессмысленными, но они должны быть. Таковы правила хорошего научного тона.
Разумеется, любая редакция должна заботиться о качестве публикуемых в журнале статей, в частности - путем их рецензирования специалистами. Возможности журнала, как я понял, таковы, что Леонид Стефанович взял на себя (вряд ли кому посильные) функции рецензирования всего спектра Физических Мыслей России. Стремление к высокому качеству статен (при недостатке тонкого чувства специфических проблем) выводит на логически безупречный критерий их отбора: всякую сомнительную идею лучше "зарубить". Да и технология рецензирования специалистами не безупречна. Когда я в разговоре с одним из таковых членов Редколлегии ФМР оборонил фразу "Здесь Эйнштейн ошибся", то услышал в ответ:
-Эйнштейн не мог ошибиться! - и разговор был прерван. Эйнштейн сам сомневался в своей безошибочности, но это не тема для научной дискуссии в редакции журнала. Вообще, это опасное место для взвешивания ценности принесенных идей. Позже, когда в ФМР были опубликованы уже 4-е мои статьи, польза от которых оказалась равной пользе от диссертации Планка, Впечатление, произведенное трудом (это ОН о своей диссертации) на тогдашнюю научную общественность, было равно нулю. Леонид Стефанович всё же не пропустил 5-ю, о любопытных соотношениях в численных значениях констант, где уже был включён некий эквивалент счёта бобов электронной природы. Я оценил эту «бобовую» мысль, но с опозданием. К качеству статей в то время возникли новые требования, я уже не стал выяснять - какие. Но это потом, а пока характер бесед с Главным редактором неумолимо свидетельствовал: ситуация безнадёжна. Кто мог предугадать, какие ещё недостатки статьи могли обнаружиться в следующем разговоре? В следующий раз по приглашению Леонида Стефановича (надо отметить, он не счёл свое мнение единственно верным!) я попал на заседание редколлегии, где речь о качестве статьи не возникла. Разговор сразу приобрёл деловой характер. "А в чем смысл статьи?" -спросил меня Ю.А. Бауров. Я ответил, что вот, де мол, нашёл некое число, которое назвал Большим природным Числом (БЧ), из которого следует...
-А что это за число?
- Приблизительно -10"".
-А Вы читали мои работы, где тоже есть большие числа? Я думал, что только П. Дирак увлекался этой игрушкой, но это невежество не помешало моей действительно незрелой статье без признаков научного приличия (и с умозаключениями, которые пришлось пересмотреть) попасть в журнал. В работах же Ю.А. Баурова действительно есть числа примерно того же уровня, они есть и у других авторов (другого и быть не могло), но в них нет найденной мной аналитической взаимосвязи констант. Это обстоятельство и определяло авторский смысл публикации. Ранее было, к примеру, известно соотношение между электрическими и гравитационными силами, просто число, которое возбуждало недоумение своим гигантским значением, не более того. Найденная связь позволила увидеть элементы эфирного микромеханизма и объяснить причину большого количества численных совпадений, о чём терпеливый читатель прочёл в данной книге, если не пропустил. Теперь "удивительные совпадения" могут конкретизировать мысли о свойствах материи.
Вскоре из БЧ (или благодаря этой находке) я получил результаты, которые (по завышенной авторской оценке) не должны бы оставить равнодушным ни одного физика. Открылась новая взаимосвязь констант, позволившая заглянуть в их физическую сущность. На основе физической идеи удалось определить плотность эфира, обнаружить квантовые проявления температуры. О некоторых из этих результатов БКФ [высказался в форме мечты. Несомненно, БЧ должно быть интересно для физиков-теоретиков. Поскольку значение БЧ выходило за пределы собственно физики, я попытался заинтересовать им философа, но это оказалось попыткой обогнать время. Позвонив (по настойчивой рекомендации) доктору философских наук в МФТИ, едва успев представиться и сказать, о чем речь, я услышал всего лишь одно слово (!):
Нумерология , - и короткие гудки. Поразительно, но философ смог поставить диагноз моим достижениям по нулевому уровню информации. Время беседы было сэкономлено, видимо, неосторожно произнесённым мной словом "совпадение". Естественно, в этом поучительном эпизоде я ещё не увидел того общего явления, которое мне предстояло изучить. Подумалось, что философы просто избегают разговоров о каких-либо числах, кроме тех, без которых не обойтись в быту. Но тем же одним словом, отклонив малейшие попытки объяснить суть обнаруженной связи, окрестил мою находку и известный физик из ИТЭФ.
Ясность своих интересов мой немногословный собеседник так исчерпывающе изложил за два часа до его выступления на конференции с докладом о той же тайне, скрытой в величинах физических единил; а ранее он писал о том же статьи. Я знал его интерес, и потому полагал, что новые связи из мира физических констант могли быть ему полезны, как никому другому. Но жизненный опыт уберёг его от растраты времени. Полагаю, потому, что слишком мала вероятность услышать что-либо ценное от любителей физики, невыносимых как теле- и радиореклама. Не менее важна творческая причина, способствующая снижению оценок предложений любителей физики. Если, к примеру, Виталию Лазаревичу принести критический анализ Теории относительности с формулами или без них, то материал рассматриваться не будет просто потому, что Теория относительности принадлежит к числу величайших научных открытий... Такие оценки рождены для открытий Коперника, Кеплера, Ньютона, вносивших ясность в понимание мироздания. Но в чём-то Виталий Лазаревич прав, ибо теория относительности явилась могучим истоком бесчисленных критических писем, дезорганизовавших в своё время работу редколлегий журналов и АН СССР:
"...Редколлегия ж. "Оптика и спектроскопия" в 1991г. объявила, что больше не рассматривает статей с критикой СТО ... (это решение редколлегии было одобрено Общим собранием Отделения общей физики и астрономии АН СССР 13 марта 1991 г). И все же подобные работы со странной настойчивостью появляются (что касается автора этих строк, то он в конце 80-х годов разослал свои соображения в несколько ведущих физических институтов и не получил ни одного положительного отзыва).
Л.И. Верховский. Как видим, путь к ведущим физическим институтам ещё ранее перепахали авторы личных соображений, не факт, что ценных. Ныне ведущие физические институты не пишут неблагодарным любителям физики и отрицательных отзывов, но и вряд ли делают правильные выводы о причинах этой неутомимой деятельности. Учтён, однако, административный опыт Парижской Академии наук. Утомлённая к 1775г проектами вечных двигателей и сообщениями о падающих с неба камнях (метеоритах), она отвергала соответствующие проекты и сообщения без рассмотрения. Метеориты всё же оказались фактом, подтвердившем - ни много, ни мало - представления о единстве материальной основы мира, да и отрицательное отношение к вечным двигателям к настоящему времени потеряло свою прежнюю ясность. Но этот промах не повредил академической репутации. Письма любителей физики представляют собой, это объективная реальность, в значительной мере продукцию недостаточной математической грамотности (настолько же в математически грамотной продукции может отсутствовать рациональная тема). Это поток с крупицами живительных идей, а может и без них, и его однозначная оценка затруднительна. Но если значение этого потока полностью отрицается, то происходит молчаливое его употребление. Заодно отрицается вся структурная плоть научной деятельности, сотканная из ошибок и догадок широко мыслящих умов, медленно переваривающих смесь любительских и профессиональных идей с находками и просчётами недостаточно широколобых сотрудников данной школы, только и способных извлекать конкретные факты из опыта. Любой крупный учёный высохнет до некрупного вне среды учёных, пока (или так и) не признанных таковыми. Вполне понятное отторжение вызывает неперевариваемый объём любительских предложений, исходящих к тому же, это сразу видно, из другой физики.
Не ясен ответ и на вопрос, почему замечательные идеи приходят в голову не профессионалов соответствующей отрасли. А. Эйнштейн и Л. Инфельд? в "Эволюции физики" отмечают удивительный факт, что почти все е работы о природе теплоты были не профессионалами, людьми, которые рассматривали физику как свое любимое занятие. Это были разносторонне образованный шотландец Блек, немецкий врач Майср, американский предприниматель Румфорд... Был среди них английский пивовар Джоуль [из контекста следует - варил бы себе пиво, а то же, размышлял о природе теплоты!]. Различные научные дисциплины могу-1" привлечь к себе внимание подобными примерами, а та наука, которая называется политэкономией, не могла бы выставить в качестве своих основоположников никого, кроме шулеров, аферистов и разбойников с большой дороги. Такие примеры в общем объёме научных работ невелики, но какова их роль! Это «лотом» история науки замечает, что дилетант в вопросах природы теплоты шотландец Блек широкообразован, а «до того» близорукие, но остроумные современники с удовольствием напоминают, что дилетант - это тот, кто занимается вопросами, в которых он ничего не понимает. В крайнем случае, он ухватился за какую-то пустяковую идейку, и надоедает ею всем, кому может. Побеседовав с физиками высокого класса, автор пришел к более сильному утверждению, что "крутая" идея об ошибочности теории относительности как раз не могла придти в голову профессионала-релятивиста.
Впрочем, данный параграф не об идеях, а о не совсем личных проблемах по их "обнародованию". Автор просит извинения за то, что рассказ будет вестись от первого лица и где-то будет носить следы явной рекламы труда собственного. Причина такого поведения легко объяснима.
Существует анекдот о трех стадиях созревания научной идеи. На первой стадии идея никого не интересует, ввиду того, что всем, кроме автора, ясно, что это чушь. На второй стадии говорят: "В этом что-то есть! На третьей стадии спрашивают: "А причём здесь ты?". Просто идея находится едва на переходе во вторую стадию созревания н пока возможны варианты её неправильного пересказывания. Итак, когда к 1997 году известная всему миру перестройка России принесла свои необратимые результаты, появилась возможность использовать избыток времени для осмысления ранее отложенных идей. Идеи - это некоторые соображения об экспериментальных фактах, якобы доказывающих теорию относительности, и обратившись к ним, я совершенно не мог предположить, куда они меня заведут. В это время я нашёл, что соотношение размерных констант физики, представляющее собой соотношение природных сил, выражается также с высокой точностью через постоянную тонкой структуры. Иначе говоря, обнаружилась (случайно - разумеется) новая взаимосвязь констант, речь могла идти об открытии новой константы, имеющей более широкий физический смысл. К чему могло привести такое открытие можно ответить примером Максвелла, из менее точного совпадения сделавшего выводы об электромагнитной природе света, или примером Планка, положившего начало квантовой теории. В данном случае обнаружилась формула диапазона физических сил в природе, ибо численная оценка этого диапазона была известна. Разумеется, я не мог себе позволить занизить значение такого открытия, хотя более глубоких следствий своей находки в то время ещё видел. Кроме одного: из этой связи следовала формула для гравитационной постоянной G через микрофизические константы, вид которой должен бы вызвать, как я полагал, не "большой", а жгучий интерес настоящего физика.
Речь идёт об отношении (самых мощных) ядерных сил к гравитационным. В настоящее время на признаваемую строгой наукой арену прорываются торсионные взаимодействия, якобы на 30 (а может и не 30) порядков слабее гравитационных. Кажется, данная теория твёрдо находиться на втором этапе своего развития, который не позволяет ей назвать (физический) предмет своего исследования, но позволяет уверенно сказать в этом что-то есть, может быть и не торсионное. Развитый математический аппарат теории не убеждает, что он относиться к предмету исследования, ибо он с равным успехом используется для описания ультраслабых торсионных полей и механического устройства - инерциоида Толчина. В него еще надо влить материальное содержание чрезмерно узкой его специализации. Правда, в то же время выявились и новые загадки, которые философ мог бы оценить, если бы мог оценить, своеобразным достижением. Встал вопрос о публикации, и я обратился в журнал "Физическая мысль России" (ФМР), который своим названием наилучшим образом соответствовал духу задуманной статьи.
Так судьба привела меня к Главному редактору журнала Кузьменкову Л.С. Прошелестев страницами моего опуса, он почти мгновенно вынес приговор:
Ну что это, 10-й класс! Вот напишите её хотя бы на уровне студенческой работы 2-го, 3-го курса, тогда и приходите. Мне очень нравятся яркие отзывы, но справедливому приговору не хватало конкретности, что лишь частично компенсировалось скоростью вывода. Опыт бесед со студентами 2-3 курса, понятное дело, научил Леонида Стефановича схватывать глубину их работ без особых временных затрат. Я всё же пытался обратить его внимание на формулу гравитационной постоянной, выраженную через микрофизические константы. Но оказалось - экая невидаль - такие формулы, точнее - не такие примитивные, сочиняются в достаточном количестве и с гораздо боле высоким профессионализмом. Мои попытки показать, что в данном случае в формуле присутствует новое содержание - указание на динамический диапазон физических взаимодействий в природе, лишь безнадёжно ослабили моё положение. Как-то быстро прояснилось, что смысл работы до Главного редактора мне не донести, что попытки внести в разговор новые понятия отдают теоретической незрелостью. И в этой оценке он был беспощадно прав: в статью были включены моменты, которые следовало бы безжалостно выбросить, а идея, в ней заложенная, и сейчас развивается. Ко всему прочему, в статье оказалась ссылка на учебник физики 40-летней давности, а что лучшее может сделать сам автор для показа почти полувековой отсталости существа написанного? Представляю себе исторические последствия посещения пивоваром Джоулем редакции ФМР, где витают теоретические представления о теплоте того времени. "О чём статья?" - спрашивает Главный редактор. "Видите ли, сэр, я измерил механический эквивалент теплоты...". "Какой ещё механический эквивалент может быть у невесомого теплорода?". "Видите ли, сэр, теплота - это форма энергии" пытается теоретизировать пивовар Джоуль, сразу не осознав, что на поле современных ему научных представлений о теплоте битву он уже проиграл, а Англия потеряла одну из составляющих своего научного авторитета.
Во второй мой заход Леонид Стефанович то ли изменил своё предыдущее мнение о причине неготовности моей статьи к публикации, то ли забыл о нем. На этот раз, совмещая защиту высокого стиля научных статей с их научно-практической направленностью он объяснил, что главная цель любой статьи - не изложение физического смысла (?), а появляющаяся возможность "считать бобы". Эта безусловно верная мысль была высказана ещё в ХIХ в.
Ясно, что все статьи без методики "подсчета бобов" (таковые, конечно, были) попадали в ФМР помимо воли Главного редактора журнала. И вообще, без математического эквивалента типа уравнений Шредингера (почему-то именно Шредингера, но не Максвелла, Леонид Стефанович видимо очертил теоретический круг своими научными интересами, за пределы которого поднимаемые проблемы физики не должны перетекать), обращаться с такими статьями в журнал неприлично. Именные уравнения типа уравнений Шредингера появляются в науке, как известно, не столь часто, даже очень редко, но Главный редактор связал таковые надежды уже со следующим моим заходом в редакцию ФМР. Правда, я не понял, зачем они лично мне. Смысл того, что должны выражать предполагаемые уравнения, в разговоре не обсуждался. Пусть они будут хоть полностью бессмысленными, но они должны быть. Таковы правила хорошего научного тона.
Разумеется, любая редакция должна заботиться о качестве публикуемых в журнале статей, в частности - путем их рецензирования специалистами. Возможности журнала, как я понял, таковы, что Леонид Стефанович взял на себя (вряд ли кому посильные) функции рецензирования всего спектра Физических Мыслей России. Стремление к высокому качеству статен (при недостатке тонкого чувства специфических проблем) выводит на логически безупречный критерий их отбора: всякую сомнительную идею лучше "зарубить". Да и технология рецензирования специалистами не безупречна. Когда я в разговоре с одним из таковых членов Редколлегии ФМР оборонил фразу "Здесь Эйнштейн ошибся", то услышал в ответ:
-Эйнштейн не мог ошибиться! - и разговор был прерван. Эйнштейн сам сомневался в своей безошибочности, но это не тема для научной дискуссии в редакции журнала. Вообще, это опасное место для взвешивания ценности принесенных идей. Позже, когда в ФМР были опубликованы уже 4-е мои статьи, польза от которых оказалась равной пользе от диссертации Планка, Впечатление, произведенное трудом (это ОН о своей диссертации) на тогдашнюю научную общественность, было равно нулю. Леонид Стефанович всё же не пропустил 5-ю, о любопытных соотношениях в численных значениях констант, где уже был включён некий эквивалент счёта бобов электронной природы. Я оценил эту «бобовую» мысль, но с опозданием. К качеству статей в то время возникли новые требования, я уже не стал выяснять - какие. Но это потом, а пока характер бесед с Главным редактором неумолимо свидетельствовал: ситуация безнадёжна. Кто мог предугадать, какие ещё недостатки статьи могли обнаружиться в следующем разговоре? В следующий раз по приглашению Леонида Стефановича (надо отметить, он не счёл свое мнение единственно верным!) я попал на заседание редколлегии, где речь о качестве статьи не возникла. Разговор сразу приобрёл деловой характер. "А в чем смысл статьи?" -спросил меня Ю.А. Бауров. Я ответил, что вот, де мол, нашёл некое число, которое назвал Большим природным Числом (БЧ), из которого следует...
-А что это за число?
- Приблизительно -10"".
-А Вы читали мои работы, где тоже есть большие числа? Я думал, что только П. Дирак увлекался этой игрушкой, но это невежество не помешало моей действительно незрелой статье без признаков научного приличия (и с умозаключениями, которые пришлось пересмотреть) попасть в журнал. В работах же Ю.А. Баурова действительно есть числа примерно того же уровня, они есть и у других авторов (другого и быть не могло), но в них нет найденной мной аналитической взаимосвязи констант. Это обстоятельство и определяло авторский смысл публикации. Ранее было, к примеру, известно соотношение между электрическими и гравитационными силами, просто число, которое возбуждало недоумение своим гигантским значением, не более того. Найденная связь позволила увидеть элементы эфирного микромеханизма и объяснить причину большого количества численных совпадений, о чём терпеливый читатель прочёл в данной книге, если не пропустил. Теперь "удивительные совпадения" могут конкретизировать мысли о свойствах материи.
Вскоре из БЧ (или благодаря этой находке) я получил результаты, которые (по завышенной авторской оценке) не должны бы оставить равнодушным ни одного физика. Открылась новая взаимосвязь констант, позволившая заглянуть в их физическую сущность. На основе физической идеи удалось определить плотность эфира, обнаружить квантовые проявления температуры. О некоторых из этих результатов БКФ [высказался в форме мечты. Несомненно, БЧ должно быть интересно для физиков-теоретиков. Поскольку значение БЧ выходило за пределы собственно физики, я попытался заинтересовать им философа, но это оказалось попыткой обогнать время. Позвонив (по настойчивой рекомендации) доктору философских наук в МФТИ, едва успев представиться и сказать, о чем речь, я услышал всего лишь одно слово (!):
Нумерология , - и короткие гудки. Поразительно, но философ смог поставить диагноз моим достижениям по нулевому уровню информации. Время беседы было сэкономлено, видимо, неосторожно произнесённым мной словом "совпадение". Естественно, в этом поучительном эпизоде я ещё не увидел того общего явления, которое мне предстояло изучить. Подумалось, что философы просто избегают разговоров о каких-либо числах, кроме тех, без которых не обойтись в быту. Но тем же одним словом, отклонив малейшие попытки объяснить суть обнаруженной связи, окрестил мою находку и известный физик из ИТЭФ.
Ясность своих интересов мой немногословный собеседник так исчерпывающе изложил за два часа до его выступления на конференции с докладом о той же тайне, скрытой в величинах физических единил; а ранее он писал о том же статьи. Я знал его интерес, и потому полагал, что новые связи из мира физических констант могли быть ему полезны, как никому другому. Но жизненный опыт уберёг его от растраты времени. Полагаю, потому, что слишком мала вероятность услышать что-либо ценное от любителей физики, невыносимых как теле- и радиореклама. Не менее важна творческая причина, способствующая снижению оценок предложений любителей физики. Если, к примеру, Виталию Лазаревичу принести критический анализ Теории относительности с формулами или без них, то материал рассматриваться не будет просто потому, что Теория относительности принадлежит к числу величайших научных открытий... Такие оценки рождены для открытий Коперника, Кеплера, Ньютона, вносивших ясность в понимание мироздания. Но в чём-то Виталий Лазаревич прав, ибо теория относительности явилась могучим истоком бесчисленных критических писем, дезорганизовавших в своё время работу редколлегий журналов и АН СССР:
"...Редколлегия ж. "Оптика и спектроскопия" в 1991г. объявила, что больше не рассматривает статей с критикой СТО ... (это решение редколлегии было одобрено Общим собранием Отделения общей физики и астрономии АН СССР 13 марта 1991 г). И все же подобные работы со странной настойчивостью появляются (что касается автора этих строк, то он в конце 80-х годов разослал свои соображения в несколько ведущих физических институтов и не получил ни одного положительного отзыва).
Л.И. Верховский. Как видим, путь к ведущим физическим институтам ещё ранее перепахали авторы личных соображений, не факт, что ценных. Ныне ведущие физические институты не пишут неблагодарным любителям физики и отрицательных отзывов, но и вряд ли делают правильные выводы о причинах этой неутомимой деятельности. Учтён, однако, административный опыт Парижской Академии наук. Утомлённая к 1775г проектами вечных двигателей и сообщениями о падающих с неба камнях (метеоритах), она отвергала соответствующие проекты и сообщения без рассмотрения. Метеориты всё же оказались фактом, подтвердившем - ни много, ни мало - представления о единстве материальной основы мира, да и отрицательное отношение к вечным двигателям к настоящему времени потеряло свою прежнюю ясность. Но этот промах не повредил академической репутации. Письма любителей физики представляют собой, это объективная реальность, в значительной мере продукцию недостаточной математической грамотности (настолько же в математически грамотной продукции может отсутствовать рациональная тема). Это поток с крупицами живительных идей, а может и без них, и его однозначная оценка затруднительна. Но если значение этого потока полностью отрицается, то происходит молчаливое его употребление. Заодно отрицается вся структурная плоть научной деятельности, сотканная из ошибок и догадок широко мыслящих умов, медленно переваривающих смесь любительских и профессиональных идей с находками и просчётами недостаточно широколобых сотрудников данной школы, только и способных извлекать конкретные факты из опыта. Любой крупный учёный высохнет до некрупного вне среды учёных, пока (или так и) не признанных таковыми. Вполне понятное отторжение вызывает неперевариваемый объём любительских предложений, исходящих к тому же, это сразу видно, из другой физики.
